Жизнь – что простокваша - Антонина Шнайдер-Стремякова
– Ещё бы не помнить! – загорелась я. – Этих лосей не только я – их и детвора любила. Они выросли с ними! Я ещё всё у матери интересовалась, кем нам та красивая Мария доводится, у которой такой великолепный вкус.
– Вот она – перед тобою.
И вспомнился первый приезд в Барнаул, когда была я настроена поступить в кооперативный техникум. В фэзэушном (ФЗУ) общежитии Изольды мы, две худенькие девчушки, отмечали с девчонками своё семнадцатилетие. Открылась дверь, вошёл комендант общежития, с ним изящная женщина в строгом чёрном костюме.
– Наконец-то нашла! Я Мария, ваша сестра, – радостно сообщила она и начала нас поздравлять.
Мы удивлены: о такой сестре не ведали, не слышали.
– Зато я вас знаю, нянчилась даже! – улыбнулась она. – Было это незадолго до войны, ещё в Мариентале, когда мать с вами приезжала к своей матери, вашей бабушке Зине.
– Мы же выросли, изменились!
– Ну и что? Одинаковые – вот и узнала! Да и… те же, только выросли. Я на слёт передовиков приехала, решила найти Изу – знала, что она в городе, а тут повезло: сразу обеих встретила! Матери расскажу – вот обрадуется! Жаль, посидеть не могу – на поезд опаздываю.
Подарила две одинаковые картины с лосями, оставила адрес, пригласила в гости, попрощалась и опять вышла под конвоем, с комендантом. Иза съездила к ним в деревню – яс тех пор так ни разу её и не видела. Вспоминала и присматривалась…
Она сняла пальто, и я узнала ту же стройную фигуру. Чёрная, чуть в серебре, шишка туго скрученных на затылке волос была всё ещё на месте, пепел седины начинался только ото лба. Приятная красота начинающей стареть женщины…
Сели разбирать степень родства. Выходило, наш отец и её, Алоизиус Шнайдер, – родные братья. Отца её, «вредителя колхозного добра и врага народа», арестовали по дороге из бригады. Торопился – у брата (нашего отца) в этот день была свадьба. Обессиленным в бригаде лошадям дал немного семенного овса, чтобы перевыполнить дневную норму.
Задержался… Не дошёл… Не поздравил… «Врагом» оказался…
– Тебе сколько лет тогда, Маша, было?
– Шесть или семь.
– И ты ни разу больше его не видела?
– Арестованных один раз выпустили у сельсовета на прогулку, и мать подошла с нами, четырьмя девчонками мал мала меньше (Ирме всего несколько месяцев было), к ограждению. Конвой стал прогонять – нельзя, мол, близко. Мать начала объяснять, что «девчонке в туалет надо». Один из конвоиров сжалился. Видя, что я направилась к небольшому деревянному туалету, отец заторопился в мужскую половину. Через дырку внизу с трудом передала ему мамину записку, а он через стенку шептал, что их собираются отправить по этапу. Наказывал жалеть мать и слушаться. Конвоир кричал, чтоб мы выходили. «Люблю вас. Соскучился», – запомнились последние слова. Их и пронесла через жизнь, – с тихой грустью закончила она.
– Да-а, как жизнь жестока и несправедлива – не знаем даже, где они, отцы наши, лежат. Честные, они погибли бесславно, – со слезами в голосе нарушила молчание Иза.
Оказалось, в городе Мария жила два года уже.
– А Изу как нашла? Без адреса, фамилии и телефона? – удивилась я.
– Это невероятная и смешная история! – оживилась Иза.
И Маша начала рассказывать.
– Я вахтёром в общежитие устроилась. Сижу как-то, листаю городской справочник. Вспомнила, что жениха Изы звали Борисом. Предположила район, в котором она могла жить, и начала названивать всем, где хозяином значился Борис. Извинялась в трубку и говорила, что ищу Бориса, у которого жену зовут Изольдой. Так и вышла на неё. По голосу сразу и узнала.
– Понимаешь, – перебила, смеясь, Иза, – и Борис, и Изольда – всё совпадало. Ну, думаю, чего это мной интересуются? Мало ли, может, убить хотят: как-никак – помощник прокурора. Начала с расспросов. Она обрадовалась, выложила имя матери, отца, вспомнила лосей и как я к ним в гости приезжала. И вообще о таких подробностях рассказала, что всякие сомнения тут же отпали. Борис на звонок дверь открыл, и всё стало ясно – она!
– Как в детективе! А в городе как оказалась и почему одна?
– Вспоминать не хочется, – вздохнула Маша. Мы молча ждали, и она рассказала. – Грустно и печально потому что. Жизнь не баловала: колхоз, два замужества. Первый муж оказался дебоширом и пьяницей. Убежала от него с двухмесячным сыном, он мою фамилию носит – Шнайдер Володя. Второй муж, Верховод, украинцем был. Влюбилась в него без памяти. Двух дочерей ему родила – Надю и Олю. Двенадцать лет счастья – вот и вся жизнь. Он полюбил другую – я стала сохнуть. Больнее всего было пережить, когда на суде, во время развода, заявил, что не хочет больше жить с немкой; все, мол, прожитые вместе годы чувствовал, что она враг, а это неправда. Старшая дочь замужем – внучка растёт. Младшей восемнадцать – учится на физкультурном отделении педагогического института. К дочерям перебралась, в город. Из родных никого не знаю – всех пораскидало. Рада, вас хоть нашла. В общежитии живу. Квартиру обещают. Только когда?..
Соорудили закуску на скорую руку. Общаясь, знакомились… Спели несколько песен. У Марии оказался сильный и приятный голос. Разговаривая, просидели дотемна.
Судьбы отцов – судьбы детей… Ни тех, ни других Бог не обделил трудолюбием, жизнелюбием, щедростью и добротой. Кто виноват в изломанных жизнях?
Вслух в те годы я бы ещё не призналась, что причину знаю…
Виктор и побывка Юры
Перед самой отправкой Юры в армию Валентин выписался из квартиры. Мы подыскивали другой район города, и я вдруг заболела – возможно, из-за переутомления с обменом или из-за осенних работ на огороде. Резь в боку никак не проходила. Однажды во второй смене подскочила температура, и меня на служебном автобусе отвезли домой. Состояние не улучшалось. Виктор вызвал «скорую» – меня срочно прооперировали. Оказалось, гнойный аппендицит.
Мать переживала: «Несчастная Тоня – столько на неё свалилось! Бедная Аля! Без присмотра – одна». Каждый день кто-нибудь наведывался в больницу: Иза с кузиной Марией, Женя, соседки, Виктор, у которого закончилась навигация.
На женщин в палате он произвёл приятное впечатление. Но, как только меня выписали, пришлось испытать первое за все три года серьёзное разочарование. Он ушёл в магазин, и Аля «по секрету» сообщила, что «дядя Витя в стельку напивался пьяным».
– А ты куда уходила? – упало у меня сердце.
– Никуда, в своей комнате сидела. В первый раз привёл какого-то дядьку. На кухне пили.
