Жизнь – что простокваша - Антонина Шнайдер-Стремякова
В возрасте, когда ещё только чуть больше тридцати пяти, хочется верного крыла, что укрыло бы в минуты Лйха, хочется быть уверенным, что тебя любят. В душе моей шатко, и это, как глист, высасывает жизненные соки – я часто болею.
Первым «турне» на собственном авто была поездка на Солёное озеро в Кулундинских степях – палатку дали Иза с Борей. Через запруду, в десяти шагах от пресного пруда, – большое солёное озеро. Люди мажутся грязью, полощут рапой горло, лечат радикулиты, заболевания суставов, ангины.
Дети целыми днями купались в родниковой воде пруда, что прогревалась у берегов. С очагом проблем не было: небольшое углубление в земле, по бокам три кирпича и – печка готова.
Дети с отцом купаются и загорают – я, как в первобытные времена, весь день провожу у огня. Даже пирожки стряпаю. Всё вроде бы неплохо, но у Валентина вид, будто отбывает повинность. Через две недели мы уезжали. По приезду домой он повеселел. Днями уходил – вечерам возвращался. В поисках отца Юра, бывало, убегал то к старикам, то на огород – безуспешно. «Разминулись, наверное», – раздавался шаблонный ответ.
И всё же семья крепла. В день рождения Алёнушки мы впервые сфотографировались семьёй. Снимки эти решено было превратить в традицию – по ним из года в год легко было наблюдать, как взрослеют дети, как меняемся мы. Неожиданно перед самым началом учебного года четырёхлетняя Алёнушка почувствовала себя плохо.
– Похоже, корь, – сказала врач. – Ничего страшного: корь – болезнь детей.
– Тогда почему Юра не болел?
– Бывает, не всегда болеют. Она, видать, инфекцию подхватила. Посмотрим… Через день-два всё станет ясно.
От окон, зашторенных красным материалом, в комнате полумрак. Аля пышет жаром и только пьёт. Тельце покрывается красными хлопьями – смотреть на её мучения невыносимо. Она просится на руки, но носить я её не могу. И в это тяжёлое для нас время Валентин меня удивил: проникся к дочери такой заботой, какой я никак не ожидала, – носил на руках, пел колыбельные, подолгу сидел у постели, читал сказки. От непривычной нежности к горлу подкатывал ком.
– Жалко, учебный год придётся начать с больничного, – вздохнула я в один из вечеров.
Барнаул. 1973
– Не придётся.
– Как – «не придётся»? А с кем её оставить?
– Уроков первого сентября тебе не поставлю. Объясню директору – поймёт. А в дальнейшем будем чередоваться.
1975
С бабушкой Эллой. 1976
Простое человеческое решение, спокойный тон… Всё так необычно! Пряча слёзы, я с нежностью к нему прижалась.
Выздоровление Алёнушки было долгим и мучительным, зато какого трепетного отца и мужа обрела я в Валентине! Сердце отдыхало и наслаждалось. Когда у меня были уроки, он бывал дома, когда у него – я. С вечера готовила полуфабрикаты – днём он их доделывал. Готовая еда, когда в обед приходила с работы, ждала на столе. Душа пела.
Таковы, видимо, были и ощущения больной Алёнушки. Взрослая, она со слезами вспоминала, как проснулась однажды в полумраке зашторенных окон, как ей было плохо, но, когда из кухни донёсся звон посуды и с полотенцем на плече вышел отец, ей стало удивительно хорошо и спокойно. От тихого и мягкого «Проснулась?» всё существо её прониклось любовью.
Отец осторожно приподнял её, посадил себе на затылок и прошёлся по комнате. От внимания и любви в её детском сознании рождалась уверенность, что она непременно поправится. Испытать состояние того тихого детского счастья и радости больше ей не пришлось и, взрослая, она жалела и грустила, что таких воспоминаний было немного.
Болезнь Алёнушки разбудила, казалось, в Валентине отцовские чувства.
Взросление детей
Юра – один из лучших учеников двух школ, общеобразовательной и музыкальной. Однажды вечером он сообщил:
– В музыкальной будет родительское собрание, – и каждый день напоминал. – Чтоб обязательно пришли!
Мы смеялись: «Ответственным будет!» В день собрания у Валентина были уроки, после собрания надо было взять Алёнушку из детского садика – я спешила сготовить ужин. Юра нервничал:
– Мама, скорей – опоздаем!
– Выходи, я подойду, – и он убежал.
Картошка в супе никак не доходила. Я выключила газ, завернула кастрюлю и, на ходу застёгиваясь, спустилась с этажа – задерживалась минут всего на 10–15.
Из переполненного зала через открытые двери доносился голос завуча, и я остановилась в дверном проёме. Каждый родитель сидел рядом со своим ребёнком – Юры в зале не оказалось. Завуч улыбнулась, кивнула – родители последовали её примеру. «Что они раскивались?» – негодовала я и от мысли: «Случилось что-то недоброе» направилась к выходу – искать.
Вдруг послышались тихие всхлипывания. Рванулась на звук – Юра!.. Он сиротливо прятался за выступами.
– Сынок! Кто тебя так? – попыталась я прижать его.
– Вы только о себе думаете! Не трогай! – злобно рванулся он.
Изумлённая, я остановилась.
– Юрочка, в чём дело? Я опоздала и – опозорила тебя? Прости, но… ужин надо было сготовить, мы же голодные придём.
– Я не из-за этого, – ещё горше залился он и сильнее вжался в угол.
От бессилия перед непокорностью я молча приблизилась и – «Юрочка, сынок», – тихо притянула его к себе. Не в силах говорить, он, наконец, податливо прижался. «Обязательно суп варить надо было, хлебом с чаем обошлись бы!» – ругала я себя, не понимая причину агрессии.
– Сыночка, кто тебя так?
– Никто, – всхлипывал он. – Я так ждал, так ждал! До последнего смотрел!
– Значит, причиной слёз является всё же моё опоздание?
– Не-ет! – обида взяла верх, губы искривились – он опять не в силах был внятно что-либо объяснить.
– Успокойся, пойдём за Алёнушкой в садик.
Юра за пианино
– Нет, давай подождём! Они, может, ещё скажут…
Я не понимала. Подошла завуч. Потрепала его кудри: «Герой, герой!» и начала рассказывать. Оказывается, собрание открывалось его выступлением.
– Что ж ты ничего не сказал?
– Сюрприз хотел сделать.
– Если бы я знала, всё бросила. Самой
