Жизнь – что простокваша - Антонина Шнайдер-Стремякова

собирались родственники, будничные застолья превращались в праздники – без песен, шуток, аттракционов не обходилось. Часть этого шутливого стихоплётства Женя начала позже записывать – «для истории».

Валентин становился заботливым. Беременность вносила светлую струю, тревоги отступали, но состояние это, близкое к эйфоричному, перечеркнул праздник Восьмого марта.

Дети готовили подарки для мам, и, отправляясь на работу, Валентин увёл Юру в будничной одежде, а мне наказал сидеть дома:

– В обед приду – унесу ему парадную форму.

Я выгладила новую рубашонку Юры, приготовила белые носочки, чёрные шортики. До праздника оставались минуты – Валентин не появлялся. Полчаса… двадцать минут… десять…. Не выдержав, торопливо завернула одежду и отправилась в садик.

Открываю дверь – Валентин в прихожей беседует с новой воспитательницей. Нарядные дети бегают по игровой – Юра выделяется серым будничным пятном.

Растерявшись, Валентин поднялся и решительно загородил мне путь:

– Сюда нельзя!

– Это почему же? – обошла я натянутую струной руку. – Ты что здесь делаешь? Посмотри – дети одеты, а Юра? Тебе его не жалко? – и сбросила пальто.

Видя мой настрой, он что-то проговорил и отвернулся.

– Вы чья мама? – улыбнулась сияющая воспитательница.

– Стремякова Юры, – с чувством гордости ответно улыбнулась я и, не заходя в группу, весело крикнула, – сыночка, иди сюда! Мама тебе новую рубашку сшила!

– Вы-ы – мама Юры?.. – потускнела она. Вместо прежнего влюблённого взгляда – гримаса удивлённого отчаяния. Вопросительно поглядывая то на Валентина, то на мой живот, растерянно уточнила. – Вы ещё и беременны?

– Как видите. Почему это вас удивляет? – одевала я весело Юру.

– Не болеете?

– В природе не существует абсолютно здоровых людей.

– Ещё и шьёте? – продолжала она расспрашивать.

– Шью, а что? В этом есть что-то предосудительное? – и хвастливо выдала. – Платье на мне – тоже моя работа.

– Красивое… А… волосы у вас – свои?

– Ну, а чьи же? – и непринуждённо засмеялась.

– Вы, наверное, и жена хорошая?

– Не знаю, – удивилась я странностям воспитательницы и метнула взгляд в сторону Валентина, – это у мужа спросите.

– Я и не знала, что у Юры такая мама! – растерянно и побито заявила она.

– Спасибо, как он?

– Хорошо… славный мальчик.

Повеселевший Юра в сравнении с помятыми детьми смотрелся теперь, как с открытки. Я восхищённо проводила его в игровую, помахала: «До вечера» и ушла.

Через несколько дней к нам зашла Женя. Мы были одни, и она, смеясь, рассказала:

– Есть у нас в саду молодая воспитательница, собиралась замуж за отца ребёнка из своей группы. Он ей такую «лапшу» про жену навешал, что она согласилась «спасти» ребёнка от «больной и непутёвой» матери, которая «о нём совсем не думает и занята только собою». Поженившись, планировали у «непутёвой» его отобрать. И вдруг – несчастная увидела мать ребёнка, которая на деле оказалась умной и красивой, заботливой и нежной. Теперь воспитательница никак не может прийти в себя, всё плачет и разочарованно жалуется: «Как после этого верить мужчинам?»

– А я мамашу знаю?

– Очень даже хорошо, – и, помолчав, – это ты…

– Что-о?.. Кошмар какой-то.

– Может, не надо было рассказывать, но, знаешь… будет лучше, если за Юрой будешь приходить сама.

– Нет, Женя. Пусть он по-прежнему его забирает, ведь все равно в роддом лягу. Мне теперь понятна её реакция. Господи, дай силы! Какой он всё-таки… Детектив просто!..

– Она разочаровалась в нём.

– Ты из чьих рук историю узнала?

– Из её же… Она не знает, что мы сёстры.

Декретному отпуску я радовалась не столько оттого, что уставала от Куеты, сколько оттого, что не нужно было водить в садик Юру. Мы с ним учили теперь стихи, пели, читали сказки. Иногда он придумывал их сам. Вот одна из них:

– Жили-были мама с папой. У них был маленький сынок. Он был послушный, хорошенький-прехорошенький. Но однажды началось наводнение. Воды становилось всё больше и больше. Все, как могли, спасались. Кто не умел плавать, тонули. Мама и папа с сыночком нашли маленькую лодочку. Долго ли, коротко ли плыли они, а в лодке воды всё прибавлялось. «Мы тяжёлые… Надо ребёнка одного оставить, может, спасётся, а с нами утонет», – сказала мама и бросилась в море. Потом за нею выпрыгнул папа. Мальчик долго плакал. Услышал его дельфин и вынес на берег. Из всех людей только он один спасся. Прошло время, и мальчик встретил прекрасную царевну. Они поженились и родили пятерых детей. Так на земле опять появились люди.

– Интересная история, – похвалила я. – А тех, кто утонул, не жалко?

– Жалко, – сидя на пятках, как на островке, грустно признался он под обеденным столом, – только мальчик один спасся. Это плохо или хорошо?

– Конечно, хорошо. Он выжил, и на земле опять народились люди.

В полдень тридцатого июня, когда мы с Юрой были одни, у меня отошли воды.

– Сбегай, сынок, к дедушке с бабушкой, папа там должен быть. Скажи, что мне срочно в больницу надо, и нигде не задерживайся, ладно?

– Я быстро, только не умирай! – выбежал он.

– Что случилось? – вбежал запыхавшийся Валентин.

– Время…

– Не ошибаешься?

– Нет.

– Сынок, не отходи от мамы, пойду машину поищу – ей в больницу надо.

Вечером между двадцатью одним и двадцатью двумя часами 1970 года родилась удивительно красивая темноволосая девочка с большими чёрными глазами, что, как смородинки, выделялись на чистых, нежно-голубых склерах.

Дома разгорелся спор, как её назвать. Валентин хотел Аннушку, я – Алёнушку.

– Ну и как её маленькой звать – Алёной?

– Для маленькой мне имя тоже не нравится, но Анны не хочу.

– Почему? – и напружинился.

– Внутренний голос против.

– И как тогда? – криво улыбнулся он.

– Давай так: в свидетельстве о рождении запишем «Алла», Алёнушкой будем звать маленькой, Алей, – когда вырастет, а Аллой Валентиновной она станет, когда начнёт работать.

Настало время регистрировать её в поселковом совете.

– Я сам, – решительно заявил он, – оставайся дома, ты ещё слаба.

– Смотри, чтобы в графе «национальность» не записали, как у Юры, что я русская.

Он засмеялся.

– Не смейся, – пригрозила я. – Запишут «русская» – потребую переписать, так и знай! В этот раз не уступлю. Пусть запишут, как есть, – «немка».

Но неточность в свидетельство закралась и на этот раз – в графе «время рождения» вместо тридцатого июня стояло первое июля.

– Опять?! – страдальчески выдавила я.

– Тридцатое – конец месяца, а конец – это всегда аврал, и ей никогда не дадут нормально отметить свой день.

– Откуда тебе знать, как сложится её судьба? Может, конец месяца ей совсем и не нужен будет! Ты мог хотя бы со мной посоветоваться?

– Не переживай, на один день моложе будет.

– Что там за работнички, что документы подтасовывают? И как только