Джентльмен и вор: идеальные кражи драгоценностей в век джаза - Дин Джобб
Боевой дух американцев рухнул ниже плинтуса. Журналиста Эдвина Джеймса неприятно поразило «растущее недовольство» в рядах оккупационной армии. «Теперь, когда Германия разгромлена, – сообщал он из Кобленца, – подавляющее большинство из них в армии оставаться не желает». Генералу Джону Першингу, командующему экспедиционными войсками США, довелось лично услышать ропот американцев в Германии. Генерал инспектировал подразделения в середине марта, и в каждом пункте остановки, прежде чем он успевал открыть рот для духоподъемной речи перед марширующими мимо его трибуны солдатами, оттуда неизменно доносились выкрики: «Когда нас уже отправят домой?!» Но Першинг не стал вселять в них ложные надежды. «Некоторым, – предупредил он, – возможно, придется служить в Германии и на будущий год».
Невезучая «Забытая 4-я» стояла, естественно, последней в списке инспектируемых подразделений. Солдатам из самых удаленных ее частей пришлось шагать три дня, чтобы преодолеть сорок миль, отделяющих их от парадной площадки неподалеку от городка Кохем на берегу Мозеля. В ближайшем леске они поставили палатки, которые всю ночь засыпало снегом и продувала буря. В темноте ярко горели огромные костры, разведенные для защиты от холода. Утром 18 марта свыше десяти тысяч человек в полном боевом снаряжении собрались на поле среди заснеженных гор. Бойцы 47-го пехотного заняли свои места одними из первых и простояли там пять часов под беспощадным натиском пронизывающего ветра. К тому моменту, когда Першинг в два часа дня наконец приехал, было уже немного теплее от выглянувшего из-за туч солнца.
Полк промаршировал строем мимо генерала, и тот, высоко оценив «превосходную выправку», поблагодарил бойцов за службу родине. Он выразил уверенность в их «способности и готовности выполнять поставленные задачи… ради установления мира». Повторяя, скорее всего, слова, сказанные на всех предыдущих смотрах, генерал наказал им «сохранить свою безукоризненную солдатскую репутацию и в гражданской жизни». На сей раз он не услышал ни выкриков, ни вопросов, когда их отправят домой. Вместо этого мужчины, простоявшие, дрожа на морозе, несколько часов, сняли каски перед своим командиром в знак уважения. «Они продемонстрировали воплощенное мужество», – поведал читателям Селдис.
Но вот поступил долгожданный приказ, и в конце мая 1919-го 4-й дивизии предстояло выйти в море. «Всех охватило лихорадочное возбуждение, – писал историк 47-го полка Джеймс Поллард, – в предвкушении дня, которого они столько времени дожидались». Занятия прекратились, но не успели солдаты сдать оружие, как их надежды рухнули. В то время возникли опасения, что германское правительство отвергнет мирный договор, который – кроме прочих унизительных условий – требовал выплаты репараций победителям. Союзникам потребовались инструменты для давления.
4-ю вновь вооружили в рамках очередного усиления военного присутствия. Планировалось полномасштабное вторжение в Германию с последующим броском до Берлина. Французский премьер Жорж Клемансо пообещал нанести «решительный и неумолимый военный удар», чтобы «форсировать подписание договора». Угроза сработала, и 28 июня в Версальском дворце германская делегация подписала пакт. 4-ю дивизию наконец отпустили домой.
Вечером 28 июля солдаты 47-го полка набились на палубы корабля «Мобайл», им не терпелось, войдя в Нью-Йоркскую гавань, увидеть небо над Манхэттеном. Но тут на корабле подняли желтый флаг, предупреждающий об инфекции. Один из членов экипажа заразился оспой. Все находящиеся на борту должны были привиться и провести несколько дней на карантине – требовалось убедиться, что других зараженных нет. Эта отсрочка стала последним ударом для людей, предвкушавших, как они оставят армию и вернутся на родину.
Сообщая о том, как полк сошел на берег в Хобокене, Нью-Джерси, «Нью-Йорк Трибьюн» описала его как «самую унылую с виду группу военнослужащих» из тех, что вернулись из Европы после перемирия. На маршах по Пятой авеню первые возвращавшиеся партии солдат приветствовали радостные толпы и летящий по воздуху серпантин. Но Бэрри с товарищами прибыли «под конец исхода из Франции, отмечала далее «Трибьюн», когда солдаты уже перестали привлекать столь широкое общественное внимание. «Все свое ликование по поводу мира, – добавил Джордж Селдис, – американцы потратили на первых прибывших».
Благодаря «честной и верной службе» рядовой Артур Бэрри 1 августа уволился из армии с хорошей аттестацией. На поле боя он проявил себя героем, рискуя жизнью ради спасения товарищей. Он получил ранения. Его личное дело было безупречным – по крайней мере официально. Но до войны он имел проблемы с законом и отсидел срок за решеткой. Он, может, и хотел бы последовать напутствию генерала Першинга «сохранить безукоризненную солдатскую репутацию в гражданской жизни», но, когда Америка на полном ходу ворвалась в «бурные двадцатые», он решил продолжить путь по своей кривой дорожке.
II. Вор с лестницей
Глава 5. «Работник второго этажа»
Манхэттен и округ Уэстчестер. 1919–1922
Первой волне вернувшихся из Франции солдат досталась бо́льшая часть не только славы, но и свободных рабочих мест. Осенью 1919-го Артур Бэрри приехал в родной Вустер, но работу найти там не смог. У него не было специальности, зато имелось криминальное прошлое. Новые сотрудники почти никому не требовались ни в промышленности, ни в торговле: после перемирия правительство перестало размещать военные заказы, и десятки тысяч людей лишились работы. К тому же никто в городе не хотел брать ирландских католиков, предпочитая, как выразился один из местных бизнесменов, «хозяйственных, трудолюбивых, квалифицированных, законопослушных» шведов. И Артур отправился попытать счастья в Нью-Йорк, отмахнувшись от возражений и опасений матери. «Сколько раз я умоляла его остаться дома! – вспоминала Бриджет Бэрри. – Думала, служба во Франции утолила его жажду приключений, но какое там».
Времена стояли непростые. Дефицит и спекуляция военных лет привели к росту цен на продукты, одежду и прочие товары первой необходимости. «Жуткая дороговизна жизни, – жаловалась “Нью-Йорк Геральд”, – непосильным, придавливающим бременем легла на американский народ». В сравнении с 1914 годом цены на молоко, сливочное масло и яйца выросли почти вдвое. Арендодатели взвинтили квартплату. В августе 1919 года, когда Артур ушел из армии, не меньше пяти тысяч демобилизованных солдат искали работу в Нью-Йорке, и это число еженедельно увеличивалось на две тысячи. Отчаяние, которое они испытывали, хорошо показано в карикатуре журнала «Лайф», где изображен дядя Сэм, приветствующий возвратившегося с войны солдата. «Для тебя, мой мальчик, мне ничего не жалко. Чего ты хочешь?» «Работу», – отвечает солдат.
Бэрри снял квартиру на Западной 119-й улице, 361, в одной из тамошних уныло-серых пятиэтажек неподалеку от Колумбийского университета и в полуквартале от парка Морнингсайд. В поисках работы он исходил Манхэттен вдоль и поперек. Обращался в разные фирмы в Бруклине и Бронксе и даже несколько раз ездил в Нью-Джерси. Работодатели хотели
