Иеромонарх революции Феликс Дзержинский - Алексей Александрович Бархатов
[РГАСПИ]
И уже первые слова Каменева сразу сняли всю вялость и спокойствие. Дзержинский тут же стал карандашом лихорадочно перекраивать своё выступление, добавлять в него исправления и ответные реплики. Их разногласия по поводу экономики носили давний и принципиальный характер. Каменев всегда упрекал Дзержинского за чрезмерную заботу о частнике, за уклон в сторону стихии рынка, что было явным лукавством. Просто Дзержинский, в отличие от Каменева, собирался регулировать рынок не командами и окриками, а изобилием товаров и уже на этой основе возможностью диктовать цены.
Чем дальше, тем больше речь Феликсу активно не нравилась. Да и не могла понравиться ни содержанием, ни духом. Даже на первый взгляд она была странной – нарком подвергал сомнениям деятельность правительства, к которой как-никак имел прямую причастность. Но как раз самокритики там не было ни на грош. Этакая милая поза прохожего, этакие «заметки постороннего».
Записка Ф. Э. Дзержинского Я. Х. Петерсу о влиянии на работу трибуналов и судов. 21 сентября 1924 г. [РГАСПИ]
Зато была откровенно явлена точка зрения оппозиции, каковую к пленуму как раз они и формировали вместе с Троцким, Крупской, Мураловым, Лашевичем и Зиновьевым.
То, что к ним примкнул и Пятаков, Дзержинский, конечно, знал. Однако вот то, что ему почему-то вне регламента предоставили слово перед Дзержинским, оказалось сюрпризом. Феликс даже опешил, недоуменно обвел взглядом президиум. Пятаков был его заместителем в ВСНХ. Но почему-то с самим председателем это выступление никак не согласовали. Ни текст, ни тезисы, ни сам факт. А в результате по времени Пятаков говорил почти столько же, сколько Каменев, будто подменяя содоклад давно уже ёрзавшего на своём стуле Дзержинского.
Ф. Э. Дзержинский и С. М. Киров на заседании 23-й чрезвычайной Ленинградской губернской конференции ВКП(б).
10—11 февраля 1926 г. [РГАСПИ]
Поэтому получив наконец слово, Феликс решил не деликатничать, а сразу поставить своих оппонентов на место:
– Товарищи, я должен сказать, что в докладе Каменева и в дополнении к этому докладу Пятакова я поражён в величайшей степени тем обстоятельством, что один из них, будучи наркомторгом…
Но Каменев с места перебил:
– Я выступал докладчиком Политбюро…
– …а другой, – бросив презрительный взгляд на Каменева и повысив голос, продолжил Дзержинский, – заместителем председателя Высшего совета народного хозяйства, проявили полное незнание и незнакомство с теми вопросами, о которых они здесь трактовали.
Дальше он спокойно и размеренно разложил по порядку подтасовку выводов и данных, допущенных обоими, негодность методики их подсчетов. Показывал нарочитую неверность исчисления некоей общей прибыли частных предпринимателей без учета их количества и их затрат, включая на обеспечение собственных семей:
– Мы частника зажали в бараний рог, когда он должен был переплачивать, когда он должен был нанимать безработных, ставить их в хвосты, оплачивать их, когда он должен был окупать всю бесхозяйственность в наших торговых организациях.
Теперь с места закричал Пятаков:
– Я говорю в среднем…
– Пятаков своё невежество уже обнаружил, и поэтому ему позволительно кричать, – отреагировал Феликс.
– А вы всегда пользовались молчанием, товарищ Дзержинский? – с места вставил Троцкий в попытке своей иронией сорвать назревающее разоблачение единомышленников. Но добился обратного эффекта. Феликс жестко посмотрел на него и обратился к залу:
– Я думаю следующее. Вы – свидетели уже не один день, как меньшинство желает вывести из равновесия большинство, и я не буду на такие реплики обращать внимания, ибо чем мы больше обращаем внимание на эти выходки, тем больше мы даём возможность оппозиции нашу деловую работу дезорганизовать.
Запись Ф. Э. Дзержинского в блокноте о своем распорядке дня и о состоянии здоровья. 16–18 июня 1926 г. [РГАСПИ]
И перешел к цифрам и фактам, сопровождая анализ следующими комментариями: «Область, в которой народным комиссаром состоит Каменев, является больше всего неупорядоченной, больше всего поглощающей наш национальный доход»; «Метод, который предлагает Пятаков, – представлять дело так, что у промышленности все благополучно, а только давайте побольше деньжат».
– А где частник силён? В хлебозаготовках, в заготовках кожи, то есть в той области, которая находится в ведении Каменева. А он приходит сюда и плачет, что всё у нас скверно: мужик богатеет, благосостояние у него увеличивается. А Пятаков говорит, что деревня богатеет. Вот несчастье! Наши государственные деятели проливают слёзы о благосостоянии мужика. А какое благосостояние: 400 миллионов мужики накопили по 4 рубля на брата.
Все рассмеялись. Кто-то из представителей провинции крикнул: «И того меньше!»
Дзержинский, несмотря на постоянные реплики противников, продолжал и продолжал вскрывать недостатки в их работе, говорил о том ужасе, который вызывает у людей труда неслыханный бюрократизм аппарата. Рассказал, что не раз приходил к председателю СТО и Совнаркома и говорил: дайте отставку или передайте мне Наркомкомторг и кое-что из Госбанка, чтобы не было столько согласований.
Тут председательствующий Рыков понял, что Феликс, кажется, доходит и до него, объявил, что время истекло. Но с мест закричали: «Без ограничения!»
А Каменев, опасаясь продолжения, предпочел свести дело к миру. С дружелюбной улыбкой вставил:
– Вы четыре года нарком, а я только несколько месяцев…
Но получил мгновенный ответ, снова вызвавший общий смех:
– А вы будете сорок четыре года и никуда не годны, потому что вы занимаетесь политиканством, а не работой. А вы знаете отлично, моя сила заключается в чём? Я не щажу себя, Каменев, никогда.
– Правильно! – раздалось с мест.
Дзержинский отвернулся от Каменева к залу и чуть дрогнувшим тихим голосом добавил:
– И поэтому вы здесь все меня любите, потому что вы мне верите. Я никогда не кривлю своей душой; если я вижу, что у нас непорядки, я со всей силой обрушиваюсь на них. Мне одному справиться трудно, поэтому я прошу у вас помощи…
Он ещё минут десять говорил о производительности труда, заработной плате, о рынке, бюджете, товарообороте города с деревней, необходимости паритета цен, не обращая внимания на продолжающиеся реплики. Лишь на очередное ехидное замечание Троцкого не сдержался, ответил:
– Конечно, всё хорошее исходит только от последователей Троцкого, а всё дурное исходит от того, кто с ним не соглашается.
Он договорил. Тяжело опустился на своё место рядом с Микояном. Тот, почувствовав неладное, налил ему стакан воды из графина. Спустя несколько минут Дзержинский вышел в соседнюю комнату и потерял сознание. Его положили на диван, вызвали врача. Он дал Феликсу что-то понюхать, послушал сердце, сделал укол и посоветовал немного полежать.
– Скоро будет перерыв, – с явным трудом произнес Дзержинский, едва очнувшись. – Все выйдут, а я тут… Нехорошо это…
И попросил проводить его домой. Благо квартира здесь же, недалеко. Жизненных
