Жизнь – что простокваша - Антонина Шнайдер-Стремякова

«Сыночка, иди ко мне!» Он заулыбался, но с места не сдвинулся. «Не бойся, мама подхватит!» Он зашатался, но шагнуть не осмелился. «Ну же! Сделай шажок!» Глазки округлились, личико сделалось серьёзным, ножки отклеились от земли, и, заразительно засмеявшись, он упал в мои объятия. Мы были счастливы. «А теперь два шажка! К дню рождения надо всех удивить! Смелей!» – и каждый раз чуть увеличивала расстояние. С того времени он пошёл, подходил к одуванчикам, втягивал их аромат и улыбался: «Кусно!»

На ночь укладывалась с ним на маленькую кроватку (взрослой не было), и начинались мучительные раздумья. Занимаясь «самоедством», пыталась понять. «Можно не приходить ко мне, но к сыну!.. Не приносить ему дополнительного питания!..» Поведение объяснению не поддавалось – в измену верить не хотелось. Нашу выписку Валентин встретил сдержанно, но в мою душу вселился покой: мы были вместе.

В конце апреля Юрику исполнялся год. Активный и красивый, с кудряшками цвета солнца, он был сущим ангелом. Стричь его не хотелось – Валентин настаивал. Поддержала его Ирина Александровна:

– Что он в красоте той понимает? Нечего жалеть, волосы только гуще будут. В годик острижёшь, а потом чубчик оставлять будешь.

И я сдалась – сфотографировали его «на память» и отправились в парикмахерскую. Он дико кричал, но, когда увидел себя в зеркале, захлопал ручонками по стриженой голове и расхохотался.

На летних каникулах меня ждали два госэкзамена, но я снова была не готова – попросила отсрочку, и мы уехали к родителям Валентина в Томскую область. Дорога в этот раз была менее утомительной: на смену старым пароходикам, отплывавшим не каждый день, пришли комфортабельные быстроходные «ракеты».

Юре год. 25.04.66

Родители радовались внуку, у которого уже тёмно-русо заершилась головка. «Какой худенький!» – приговаривала бабушка и заставляла пить цельное молоко. Уберечь его от комариных укусов не удалось, и белое нежное тельце, вымазанное зелёнкой, напоминало маленького зелёного кузнечика. Бабушка смеялась:

– Бедненький! Одни глазки остались!

После возвращения нас ждала неприятность. Мы теряли няню: Римма надумала учиться, а детского садика в Куете не было. Я отчаянно раздумывала, куда девать ребёнка. Виктория Игнатьевна советовала увезти Юру к маме.

– Ей тяжело будет, – сомневалась я. – Может, работу бросить?

– Стаж терять рискованно – ты не знаешь, как жизнь сложится. Как бы я с детьми сейчас жила, если б у меня не было работы?

Учебный год был на носу. Я худела на глазах. Выхода из ситуации не находилось, и я решилась на трудное расставание. Валентин увёз Юру в деревню.

Когда он вернулся, я уже не вставала. Утром, обильно напудрившись, чтоб не была заметна желтизна, отправилась в поликлинику – пешком два-три километра. Главврач ничего не нашёл, и я слабо осмелилась:

– Дайте освобождение хотя бы на три дня.

– И какой диагноз прикажете поставить? – издевательски спросил он.

Я молча взбугрила плечи. С диагнозом «Катар верхних дыхательных путей» я плелась домой, еле переставляя ноги. Радовало, что можно отлежаться. Ком в области желудка и отвращение к еде не проходили. На третий день нужно было показаться врачу. К нему было далеко, на работу близко, и я отправилась на работу. Первую смену отработала – во вторую начало тошнить и лихорадить. Послали дневального за градусником. Оказалось, температура 38,8°. На следующее утро в дальнюю дорогу отправилась я уже вместе с Валентином.

– Почему вчера не пришли? – недовольно спросил врач.

– Далеко.

– Что болит?

– Ничего не болит, только слабость мучает да температура вечером подскочила.

– Ложитесь на кушетку. Какой загар ровный! – позавидовал он.

– Это не загар, это природное.

– Да, лицо, действительно, белое, – согласился он.

– Я его на три раза припудрила, потому и белое.

– Зачем? В больницу пошли…

– Вида своего стыдно – уже вся, как мертвец, жёлтая…

Он изумлённо присел на кушетку и начал внимательно приглядываться.

– Откуда такие мысли – у вас вид цветущей женщины.

– И есть не могу – пища отвращение вызывает.

– Странно… Что же всё-таки беспокоит?

– Ничего не беспокоит, только вот здесь ком какой-то не проходит, – показала я на область желудка.

– А склеры у вас всегда такие?

– Нет, они пожелтели, и кожа – тоже, потому и кажется загорелой.

Он оставляет меня и выходит. Через несколько минут возвращается с женой-терапевтом. Она выстукивает и тихо ему выговаривает: «Как ты мог не заметить? Вот граница, а она видишь, какая?»

– Одевайтесь, выходите в коридор и никуда не уходите. Сейчас приедет «скорая» – вас госпитализируют.

– Что-нибудь серьёзное? – пугаюсь я.

– Да, болезнь Боткина, – слышу знакомый, но непривычный диагноз.

Присев в коридоре рядом с Валентином, слабо возмущаюсь, что сам главврач не мог с первого раза разглядеть припудренное лицо больной.

И вот я уже в инфекционном отделении городской больницы. Высокий – одиннадцать – билирубин в крови… Полнейшее отвращение к еде… Капельницы и уколы… Уговоры врача, что надо заставлять себя есть… Рвота после каждой попытки насильственного приёма пищи… Всё это с ужасом вспоминается даже сегодня.

Больным приносят фрукты и соки, каждый день навещают – Валентин появляется с пустыми руками лишь раз в неделю, ни разу не поинтересовавшись, что для выздоровления нужно. Затем еженедельные визиты свелись до двух раз в месяц. Позади уже три месяца, а моё состояние – и физическое, и психическое – стабильно плохое. Безразличие Валентина тревожит и мучает. Беспокоит, что будет с Юрой, если… Пряча ото всех тревогу и обиду, глубоко страдаю и, потеряв сон, терзаюсь от всевозможных мыслей: «Три свободных дня, и не найти времени! Прав был «симпатяга» – он лишь хочет казаться хорошим. Надёжность и порядочность? Нафантазировала я её! Не допускала мысли, что мог в это время и ещё с кем-то встречаться».

Больных выписывают и привозят – я всё лежу. Шестимесячное пребывание в больнице заканчивается тем, что к моей кровати прикрепляют табличку «Строгий постельный режим». Недовольный врач приглашает для консультаций профессоров из института, но это не помогает – результаты анализов не улучшаются.

Приглашают опытного психотерапевта. Он долго расспрашивает о родителях, интересуется, как росла, училась.

– Расслабьтесь – вы переживаете! – советует он. – Дело не столько в ребёнке, сколько в муже – больше о нём думаете! Не о нём – о себе думать надо! Вы страдаете, поэтому и выздоровление не наступает. Гуляет муж – ну, и что с того? И пусть гуляет! Перестанете о нём думать – наступит улучшение, быстрее и к нему, и к сыну вернётесь. Выбросьте дурные мысли,