Путешествие в пушкинский Петербург - Аркадий Моисеевич Гордин
Значительную часть крестьянского населения столицы составляли крепостные слуги. В 1815 году «дворовых людей» в Петербурге числилось 72 085, в 1831 году – 98 098. Одни жили при своих господах, другие служили по найму.
У вельмож слуг было великое множество: у графов Шереметевых, например, 300 человек, у графов Строгановых – 600. Это исключение, но иметь 25–30 слуг в дворянском доме считалось делом обычным.
У Пушкина, всегда стесненного в средствах, в 1830-е годы был штат прислуги из 15 человек; в последней квартире на Мойке при семье поэта, состоящей из него самого, его жены Натальи Николаевны, четырех маленьких детей, двух своячениц, были две няни, кормилица, камердинер, четыре горничные, три лакея, повар, прачка, полотер. И еще верный «дядька» Пушкина, ходивший за ним с детства, – Никита Козлов.
Служивших по найму с каждым годом становилось все больше. В наемные слуги шли оброчные крестьяне, а также дворовые, отпущенные по паспортам. Купцам, мещанам, ремесленникам и иностранцам запрещено было покупать крепостных. Они имели право держать лишь наемных слуг.
В 1822 году на углу Невского проспекта и Малой Морской была открыта Контора частных должностей, которая за известную плату подбирала слуг. Но в контору обращались не часто, предпочитая нанимать слуг на «биржах».
У Пушкина в «Домике в Коломне» у бедной вдовы с дочерью тоже жила нанятая кухарка – старуха Фекла, а после ее смерти – мнимая Мавруша. Поэт описывает сцену найма:
За нею следом, робко выступая,
Короткой юбочкой принарядясь,
Высокая, собою недурная,
Шла девушка и, низко поклонясь,
Прижалась в угол, фартук разбирая.
«А что возьмешь?» – спросила, обратясь,
Старуха. «Все, что будет вам угодно», —
Сказала та смиренно и свободно.
Вдове понравился ее ответ.
«А как зовут?» – «А Маврой». – «Ну, Мавруша,
Живи у нас; ты молода, мой свет;
Гоняй мужчин. Покойница Феклуша
Служила мне в кухарках десять лет,
Ни разу долга чести не наруша,
Ходи за мной, за дочерью моей,
Усердна будь; присчитывать не смей!»
Среди слуг в домах вельмож и крупных чиновников существовала своя иерархия. Над всеми стоял дворецкий, за ним шли камердинер и подкамердинеры, горничные, камеристки, повар, официанты, лакеи. Ниже всех на этой лестнице помещались «работные бабы», истопники, прачки. Дворецкому надлежало быть расторопным, распорядительным, обходительным с господами и строгим с прислугой. От камердинера требовалось умение брить и причесывать барина, содержать в порядке господский гардероб. Повару надлежало искусно и разнообразно готовить, ибо еде в барском обиходе придавалось большое значение. «В Петербурге едят хорошо и много, – сообщает А. Башуцкий. – Обыкновенный обед состоит из пяти, шести блюд… Русская кухня сохранила национальные и усвоила славные блюда всех земель…Русская сырая ботвинья, кулебяка, гречневая каша, французские соусы, страсбургские пироги, пудинг, капуста, трюфели, пилав, ростбиф, кисель, мороженое нередко встречаются за нашими обедами, где квас стоит рядом с дорогими и душистыми винами – бургундскими, рейнскими или шампанским… Десерт во все продолжение обеда стоит на столе: он состоит из сухих конфектов, варений и фруктов, которые произрастают в здешних оранжереях, во множестве присылаются из Москвы и окружностей или вместе со всевозможными лакомствами привозятся из всех стран на кораблях…» На кораблях из других стран привозили даже готовые деликатесные кушанья. «Ели черепаховый суп, изготовленный в Ост-Индии и присланный мне Воронцовым из Лондона», – писал почт-директор А. Я. Булгаков брату.
Знаменательно, что тот же Башуцкий, говоря о пище крестьян в Петербурге, простодушно замечает: «Лук, квас, хлеб и соль – это элементы, из которых беднейший простолюдин приготовляет себе множество различных блюд».
Сам этот простолюдин, будучи собственностью своего барина, мог стоить куда меньше, чем одно заморское кушанье с барского стола. Если за искусного повара просили до тысячи рублей, то «работную бабу» можно было купить менее чем за сто.
Продажа людей без земли при Александре I была запрещена. Запрещалось печатать в «Санкт-Петербургских ведомостях» объявления о такой продаже. Но эту формальность легко обходили. «…Прежде печаталось прямо – такой-то крепостной человек или такая-то крепостная девка продаются; теперь стали печатать: такой-то крепостной человек или такая-то крепостная девка отпускаются в услужение, что означало, что тот и другая продавались», – говорится в «Записках» декабриста И. Д. Якушкина. Как и прежде, можно было купить крепостного слугу. Вместе с лошадью и каретой – кучера. Вместе с мебелью – горничную.
Даже лица, принадлежавшие к высшей чиновной бюрократии, говоря о крепостных слугах, состоящих в Петербурге при своих господах, вынуждены были признавать, что те находятся «в полном произволе и безответной власти господина», «представляют настоящих рабов».
Слуги ходили полуголодные; спали вповалку, где придется; за малейшую провинность терпели наказания. Производить экзекуции господа передоверяли полиции: провинившегося с запиской отправляли в ближайшую полицейскую часть, прося поучить подателя записки уму-разуму, то есть высечь.
Сопровождая господ на балы, слуги до утра маялись в подъездах или стыли на морозе… Француз маркиз де Кюстин, посетивший Петербург в конце 1830-х годов, писал: «В январе не проходит ни одного бала без того, чтобы два-три человека не замерзли на улице».
В первой главе «Евгения Онегина», описывая посещение театра петербургским светским молодым человеком в 1819 году, Пушкин не забыл и о слугах:
Еще амуры, черти, змеи
На сцене скачут и шумят;
Еще усталые лакеи
На шубах у подъезда спят;
Еще не перестали топать,
Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать;
Еще снаружи и внутри
Везде блистают фонари;
Еще, прозябнув, бьются кони,
Наскуча упряжью своей,
И кучера, вокруг огней,
Бранят господ и бьют в ладони…
Возле Большого театра были устроены так называемые «грелки» – нечто вроде открытой беседки, посреди которой горел костер. Это делалось для того, чтобы кучера, дожидаясь господ, могли хоть немного обогреться.
Кучера, греясь у костров, бранили господ… Слуги, как правило, не питали к своим хозяевам добрых чувств. Бывали случаи, когда доведенные до крайности дворовые
