Ложечник - Марьолейн Хоф
Мир велик, бесконечно велик. Они шли весь день и еще никуда не пришли. Уступ скалы вместе с хижиной — это лишь песчинка. А сам Янис, с его телом и мыслями, еще меньше, чем песчинка. Как же он мало знает о мире! Дома даже темнота была другой. Небо было широкое, и по ночам, если ясно, усеянное звездами. В лесу тьма тяжелее; она растекается между стволами деревьев, по корням и камням, и нигде ни искорки света. Янис прислушивался к ночным звукам. Может, здесь водятся волки и медведи, дикие животные, которых он видел в книге. А в книге было не всё. Великая хворь… Не нужно сейчас о ней думать. Нужно оставаться начеку, всю ночь. Лежа с открытыми глазами, он боролся со сном. В его голове кружились слова Схенкельмана. Про то, что кура-патока не кура, и про гуся для гусыни, и что Фрид в долине греб деньги лопатой. Какая-то мешанина из обрывков собственных мыслей, вчерашнего разговора и песни. И про украденного мальчика. Из всех рассказов Схенкельмана этот был самый страшный. Янис закрыл глаза. Ненадолго. Скоро опять откроет. Лока спала, опустив голову на ногу Яниса.
Он проснулся, испугавшись хлопанья крыльев. Было уже светло, и у корней сосны сидела ворона. Янис стал размахивать руками. Ворона расправила крылья и, взлетев, уселась на высокую ветку. Яйца, которые Янис уложил в ямку под деревом, были расколоты и выпиты. Ослик сорвался с привязи и объедал кору соседнего дерева. Лока лежа что-то грызла.
— Отдай! — приказал Янис. Лока неохотно вильнула хвостом, делиться добычей она явно не собиралась. Придерживая мертвую птицу лапой, она зубами отдирала с костей остатки мяса. Янис разглядел безобразный остов с ржаво-коричневыми перьями. Пусть ест. Но в следующий раз надо будет проследить, вдруг она поймает кролика.
В животе было пусто, как еще никогда в жизни. Эх, нужно было лучше подготовиться. Яйца сварить, еще дома, перед уходом. И курицу — ту, белую, — забить, ощипать и потушить в дорогу. Фрид бы разозлился. Куры должны нести яйца. А к тому же, малыш, ты их своими руками трогать не должен. Ты созидатель. Ты даже и не знаешь, как это — разрушать.
Янису, ослику и Локе нельзя было сдаваться. Янис ковылял в ботинках Фрида. Периодически ощупывал свой нос. Судя по всему, Великая хворь сегодня к ним не наведывалась. Янис шел по тропинке и всё меньше верил, что Фрид вот-вот выйдет ему навстречу. Он изо всех сил старался забыть о боли в ногах. Иногда это ненадолго удавалось.
Ослику нужно имя, подумал он вдруг. Настоящих имен он почти что и не знал, разве что Фрид, Схенкельман и Берта. Поэтому он выбрал имя из книжки с картинками.
— Огурец, — произнес он.
Ослик потянул носом воздух.
— Огурчик, — уточнил Янис, потому что ослик был небольшой. — Давай, Огурчик, нам еще далеко идти.
Звучит по-дурацки.
— Персик? — Янис примерил на ослика несколько названий овощей и фруктов, потом животных. — Помидор… Мишка, Ежик, Волчок… — Всё не то.
Позже они остановились у ручейка, чтобы попить. Ослик жадно хлебал воду. На дне ручейка лежали серые и белые камешки. Серые — как шкура ослика, а белые — как его нос.
— Камешек, — сказал Янис, и это имя сразу подошло.
Имя ослику придумано, еще бы придумать, как забыть про боль в истерзанных пальцах ног. Он всё плелся и плелся по лесу, а на ум так ничего и не приходило.
Но хотя бы спуск был уже не такой крутой. Они дошли до пологих холмов. И тут Янис услышал. Сначала ему показалось, что это в лесу поднялся и шумит ветер. Он остановился послушать, потом прошел еще немного и прислушался снова. Нет, не ветер. Вода. Пока далеко, но это вода. Значит, они приближаются к ущелью. Вот-вот появится Фрид, подумал Янис. Он уже поднимается, сейчас выйдет из-за поворота. Но на тропинке было по-прежнему пусто. Как бы Янису ни хотелось вызвать Фрида силой мысли, это было невозможно.
И он ковылял себе, ведя Камешка дальше. Пропасть приближалась. Хотя нет, это он приближался к пропасти. И чем она была ближе, тем сильнее мучили его сомнения.
Камешек отыскал себе пучок травы и отказывался от него уходить. Янис прислонился к дереву. Сейчас они пойдут дальше, еще немного, и он увидит пропасть. Он сорвал какую-то травинку и сунул листочки себе в рот. И сразу же выплюнул: травинка оказалась горькой. Лес — неизведанная территория, Янис ведь не знает, что можно есть, а что нельзя. Вроде растет крапива, но какая-то другая, незнакомая. А бывают растения ядовитые, съешь листочек — и поминай как звали. Нужно бы поймать куру-патоку. Или кролика. Но вблизи он видел только ворону, да еще ту сгрызенную тушку у Локи. Остальные птицы держатся на расстоянии, расселись по верхушкам деревьев и тараторят. Время от времени Янис слышал какой-то шорох, да иногда ему казалось, что он будто бы краем глаза заметил кролика. Лока вспрыгивала с места, но возвращалась без добычи.
Делать нечего, пришлось ждать, пока ослик наестся досыта. Потом они опять двинулись — оставался последний отрезок пути. Рев воды из ущелья постепенно становился громче. На спуске, кроме сосен, стали появляться деревья со светло-зеленой листвой. Стволы у них были толстые, поросшие мхом.
День подходил к концу, уже смеркалось. Идти дальше Янис уже не мог. Он привязал ослика к ветке, достал из корзины кроличье одеяло и рухнул на землю. Улегся поудобнее, закрыл глаза и тут же уснул.
Когда он проснулся, вокруг было промозгло, стоял утренний туман. Кроличье одеяло намокло, со стороны, где не было меха, виднелись темные пятна. Янис пощупал нос. Вроде в порядке. Посмотрел на пальцы. Ногти черные, руки в грязных разводах, но следов Великой хвори нет. А вот с ногами что-то не то, он сразу это понял. Нельзя было засыпать, не сняв ботинки. Янис кое-как развязал узел и потянул за каблук левого ботинка. Ногу пронзила такая боль, что он оставил ботинок в покое. Потом попробует еще раз. Пальцы были на
