Психопат (сборник) - Наиль Ниязович Муратов

После неловкой паузы положение спасла Дора Аркадьевна. Обратившись ко мне, она вполне дружелюбно попросила:

– Сделайте так, как она сказала. Девочка пьяна и на грани нервного срыва. Попробуйте ее успокоить, мы с Романом будем очень вам благодарны!

Одним выстрелом она убила двух зайцев – еще на некоторое время избавилась от племянницы и получила возможность злословить дальше, благо в кои веки попался ей такой благодарный слушатель.

Приготовить и отнести наверх две крохотные чашечки кофе – плевое дело для такого бывалого матроса, как я, если судно намертво пришвартовано к пирсу. Дина, будто прилипшая к пассажирскому сидению на крыше, при моем появлении и не шевельнулась, только глазами стрельнула. Взяв чашечку, отстранилась, облокотившись на поручень и повернув голову, будто высматривая что-то в окнах портовой гостиницы.

– Что еще прикажете? – сухо поинтересовался я.

– Слушай, я знаю, что виновата! – заявила она примирительно. – Дора меня зацепила своими намеками.

– По поводу танцевального мастерства?

– Твои насмешки тоже неуместны! – вновь рассердилась она. – Я действительно здорово танцую.

– Ну и что? Пляши себе и дальше на здоровье!

– В Палермо мы были пару дней, и два горячих южанина чуть не подрались из-за меня на дискотеке. Оба хотели со мной танцевать. А я, между прочим, с ними не кокетничала!

– Ко мне это имеет какое-то отношение?

– Я просто пытаюсь объяснить, почему нам нельзя было с тобой танцевать!

– Ты что, беспокоилась о моей шкуре? – спросил я с насмешкой. – Но мы не в Палермо, испанцы – народ культурный.

– Не хочешь ты меня понять! – пожаловалась Дина. – Если бы мы с тобой танцевали, ты бы в меня влюбился! А это не нужно ни тебе, ни мне.

– Здорово! – озадаченно протянул я. – Можно присесть, а то от такой новости у меня ноги подкосились!

Дина чуть сдвинулась, хотя места на сидении и без того хватало. И только когда я сел рядом, до нее дошел заключавшийся в моих словах сарказм.

– Дать бы кое-кому по балде, да жалко – расколется! – зло заявила она, но тут же сменила гнев на милость: – Ладно, я тебя понимаю, звучит самонадеянно! И все же так оно и есть, вот только ты этого никогда не узнаешь!

– Жаль! – признался я. – Ты меня заинтриговала.

– Правда? Ну, может, завтра выпадет шанс! А ты и в самом деле не боишься в меня влюбиться?

– Не боюсь! – ответил я с самой доброй улыбкой, какую только мог изобразить.

Действительно, чего мне, поэту окаянному, бояться, Наташенька моя милая! Никому не удастся тебя из сердца моего вытеснить, отобрать чувство мое несуразное!

К несчастью, у Дины для моих слов нашлось совсем иное толкование. Глаз ее, скрытых в тени, я не видел, но знал, что взгляд их сейчас не отрывается от моего лица. А потом прозвучал ее голос, и столько в нем было грустной нежности, что на душе стало неспокойно:

– Действительно, чего тебе бояться? Не страшила ведь я какая-то! Мы с тобой оба – ничьи, никому не принадлежим.

С моей стороны было бы честно объяснить этой девочке со сложным характером и такой же сложной судьбой, насколько неверно она меня поняла, но пока я раздумывал, подбирая правильные, щадящие ее самолюбие слова, Дина решилась на признание, которого я хотел бы избежать:

– А я тоже не боюсь! Ты меня здорово рассмешил, когда читал чужое стихотворение, и я сразу поняла, что отмочила бы на твоем месте нечто похожее. И так стало интересно – какой ты? Вот и затеяла я прогулку по ночному городу! Хотелось лучше тебя узнать!

– Впечатляюще вышло. По-гроссмейстерски тонко. И каким же я оказался?

– Хорошим. И неприкаянным. В общем, таким же, как я.

– Самокритично! – заметил я. – Но боюсь, что по существу правильно.

Придвинувшись, она склонила голову мне на плечо, и поневоле пришлось приобнять ее, эту девочку, подметившую верно, что мы с ней – две летящие среди космической пыли неприкаянные элементарные частицы, о которых никто не знает заранее, оттолкнутся ли они друг от друга при случайном столкновении и полетят себе дальше или породят крошечный всплеск энергии, дающий начало расширению вселенной.

Мы сидели так долго, каждый в плену своих мыслей, сидели, боясь шелохнуться, чтобы не нарушить странное очарование этой близости, наполовину духовной, наполовину физической, и с каждой минутой я чувствовал себя все более неловко. Мне нечего было предложить дочери столичного богатея, я не мог дать ей ни любви, ни положения, но ощущал, что она, сознавая это не хуже меня, отчаянно нуждается в близости с человеком, готовым понять ее сложную противоречивую сущность. Близость эта не могла не иметь для Дины скрытой стороны – какая девочка в ее возрасте не находится в плену эротических иллюзий?! – но, наверное, главной движущей силой стремления сблизиться с неимущим одесским поэтом оставалось все же желание быть принятой мною такой, какой она была.

Почему я медлил, откладывая момент объяснения? Смотрел отстраненно на подсвеченные береговыми фонарями лодки, занявшие половину акватории порта, на расплывчатые силуэты прорастающих сквозь крышу гостиницы яхт-клуба пальм, но отдельным тревожащим ощущением оставалось чувство тепла на моем плече, и меньше всего мне хотелось его потерять. Да, я не мог сказать девочке правду только потому, что хотел сохранить это наркотически сладостное ощущение, и признание, сделанное самому себе, как ни странно, принесло облегчение. Утешало, что в стремлении удержаться на высокой ноте взаимного притяжения, возникшего у нас с Диной, не было с моей стороны сексуального подтекста, потому что никакая женщина не смогла бы заменить Наташу в моем сердце.

– Тебе со мной хорошо? – прошептала Дина.

– Лучше, чем с собой!

Эти слова заставили ее оторвать голову от моего плеча, чтобы вновь взглянуть мне в глаза.

– Мне тоже! – призналась она. – Наверное, это весьма опасная иллюзия.

– Как и вся наша жизнь. Фокус в том, что люди, к счастью, иначе не умеют.

– К счастью? – недоверчиво поинтересовалась Дина.

– Или к несчастью. Все зависит от того, с какой стороны смотреть, но, думаю, тебе и самой это все известно.

– Не хотелось бы, чтобы меня рассматривали как иллюзию.

– А разве ты не пытаешься создать ее, когда танцуешь? Или когда подбираешь платье или сумочку? Тебе хочется выглядеть привлекательнее, это основной закон конкурентной борьбы.

– Ладно, пусть так! – согласилась девочка, вновь прижимаясь ко мне. – Но, если ты обратил внимание, я пытаюсь бороться с этим глупым законом!

– Надев наряд, достойный огородного чучела?! – возмутился я. – Извини, но ты пыталась заменить иллюзию на антииллюзию.

– А мне нравилось, как я была одета! – невозмутимо заметила Дина.

– Отчего же ты тогда так срочно сменила туалет? – ехидно поинтересовался я.

– Да говорила уже: хотела тебе понравиться! – досадуя на мою непонятливость, отозвалась она. – Здорово пришлось потрудиться, чтобы скрыть свои изъяны! А теперь ответь честно, есть у меня иллюзии по поводу своей привлекательности?

– А по поводу моей привлекательности?!

– Можешь не беспокоиться, твоя заурядная внешность меня вполне устраивает! – сообщила Дина со смехом.

– Выходит, зря я волновался, места себе не находил! – воскликнул я язвительно.

– Интересно, с чего