Не воротишься - Надежда Вадимовна Ларионова
– Если выйдет на обход – нам кранты. Рвать отсюда надо! Бегом! На счет три! – И они срываются с места, не вслушиваясь, успевают ли следом братья.
* * *
Лешка бежит, бежит, пока от пота не начинает щипать глаза. Приваливается к сосновому стволу и оборачивается к Аринке. Она охает тихонько и опускается на выпирающий из земли корень.
Отдышавшись, Лешка садится на корточки рядом с ней и смотрит на ее лицо, такое белое в лунном свете. Одна косичка расплелась. Белая футболка в пятнах травы.
Лешка прижимает руку к уху, как локатор. Ни звука шагов, ни отдаленного бряцанья ключей бабы Шуры. Даже комарья не слышно. Они сидят неподвижно. Лешке кажется, проходит целая вечность, но никто не идет следом. Если бы их поймали, криков бы было!
– Почему за нами не идут? – спрашивает Аринка, но Лешка молчит. Поднимается и тянет ее за руку. «Горшок кинул. И братья кинули», – думает он.
Они выходят на аллею и бредут между рыжих туй. «Как заслышали, что баба Шура телевизор заглушила, – рванули в лес». Встряхивает головой: «Нет, быть не может. Неужели Горшок ему просто так сдал нычку, а сам сбежал, даже не дойдя до домика?» Аринка дрожит и водит глазами в темноте.
– Там кто-то стоит, – Аринка вцепляется в Лешкино запястье.
Лешка вглядывается в серое, с полустертыми чертами лицо. Вот отломанный нос – это они с Горшком и откололи его взятой у деда стамеской. За кустами почти не видно ноги, но над ними – черным маркером накалякан большущий хуй. Буратино, из черно-белого советского фильма, стоит, вытянув кулак, с дырой между пальцев вместо золотого ключика.
Лешка облегченно выдыхает.
– Это Буратино. Тут аллея сказочных героев начинается. Отсюда и до самого корпуса.
На луну наползают плотные серые облака, и Лешка не успевает показать остальных бетонных поломышей.
Мокрая ладонь Аринки кажется такой маленькой. Лешка стискивает ее и тянет Аринку вперед. Здесь нельзя стоять, бабе Шуре скоро в обход, и на аллее уродов она обязательно появится.
– Ну почему за нами не идут? – спрашивает Аринка тонко, почти плаксиво.
Лешка шлепает комара на шее и пожимает плечами.
– Надо к домику идти. Там ребята ждут, – говорит уверенно, и они снова сворачивают в перелесок.
И прощупывая путь между сосновых стволов, Лешка вспоминает, как узнал о нычке.
* * *
Грязный снег лежал каймой по обеим сторонам Сиверского шоссе. Лешка с Горшком предпочли сойти с дорожного полотна и чавкать по талому снегу, там меньше вероятность, что проносящаяся «шестерка» пернет прямо в нос черными выхлопами или окатит жижей из ближайшей выбоины. На углу Еленинской Горшок махнул налево:
– Отседа минут пятнадцать топать, – и потер кулаком синюшный глаз. Видно, отец опять приложил. – Запоминай.
– Мне-то на что? – насупился Лешка и поддел носком черно-красную банку «яги». Банка звякнула о брусчатку и скатилась в подернутую льдом канаву.
– Эт дело такое, – протянул Горшок многозначительно. И сделал вид, будто ширяется воображаемым шприцем.
Лешка вздрогнул и невольно оглянулся – не увидел ли кто. Даже представить страшно, как ему влетит, если мама с дедом узнают, куда они ходили. А Горшку… Ему влетит, если не сходит.
Дома по Еленинской стоят редко. Рябые, с просевшими верандами и деревянными покосившимися заборами. У одних заборов душатся на цепи собаки, у других из щербин штакетника вылезают голые яблоневые ветки.
Откуда-то из-за леса дзынькнуло, и с прилегающей дороги на «Аисте» выкатился цыган в плоской кожаной кепи и бархатном черном пиджаке. Горшок замер, и Лешка тоже остановился, не допнув до канавы очередную банку. Пока цыган слезал с «Аиста» и медленно катил его к обочине, Горшок вытащил из кармана замусоленную сигарету, прикурил и сделал пару судорожных затяжек.
– На тырды́! Молодой какой, а курит, – обратился цыган к Лешке, прицокнув языком. – Лучше б хороший товар попробовал. Или ты уже?
Горшок прыснул и помотал головой.
– Уголек, ты мне дело, я тебе деньги, давай по-быстрому.
– Ба, какой деловой гаджо, – закатив глаза, пропел Уголек и поправил кепи. И строго добавил: – Тут жди.
Уголек пристроил руль «Аиста» между досками соседнего забора и, виляя, пошел между кучами какого-то хлама к небольшому кирпичному дому. Навстречу ему уже высыпалась гурьба чернявых, полураздетых детей. Загалдела, запрыгала, задергала за рукава и полы куртки. Уголек оттолкнул самого бойкого, зашел в дом и тут же появился снова, с пышным дубовым веником.
Горшок только кивнул в ответ и взял веник. Между веток болтался непрозрачный пакетик, завязанный на два узла. Горшок молча вытащил из кармана болоньевых штанов рулон красненьких пятихаток и отдал Угольку. И, не дожидаясь ответа, дернул Лешку за рукав, и, перепрыгнув канаву, они пошли между сосен, дальше и дальше забираясь в лесополосу.
Горшок сипел носом и рассовывал содержимое пакетика по карманам. Маленькие белые конвертики. Вроде самокруток, только с порошком, вместо табака. Лешка видел, как он предлагал их старшакам за школой. Некоторых за торговлю и ментам сдавали, и били, но Горшка никогда. У Горшка брат сторчался, его бить нельзя – так, наверное, рассуждали старшаки. А, может, просто Горшок никогда не косячил, приходил вовремя и молчал.
Когда, спустя месяц, взяли самого Уголька, Горшок сник. Отец все чаще валялся по канавам, а мать иссохла, так что Лешка не узнал ее, увидев за домом на картошке, – думал, может, бабка-соседка зашла. Даже не поздоровался.
И вот, неделю спустя, Горшок заявился к Лешке спозаранку, принялся кидать мелкие камушки в оконное стекло.
– Денег хошь? – шикнул Горшок прямо ему в ухо, когда Лешка, ежась, спустился с крыльца времянки.
– Мужики у станции говорят, что Уголек все в лесу шухарился, да только где, не знают. А я – знаю!
Горшок постучал в грудь. «Ишь как раздулся от гордости», – подумал Лешка, а Горшок продолжил:
– Уголек-то знаешь куда бегал? Все думают, что у него в лесу что-то зарыто. Деньги там. Или золото. А вот я думаю, что не зарыто, а припрятано.
Да не где-нибудь, а в лагере, я сам видел! Видел, как он у бабы Шуриной хибары трется, в лапы ей сует что-то. Она ему: Уголек, мол, ты что такое придумал? А он ей – цыц, ведьма, твое дело черта сторожить. Какие у него дела могут быть с бабой Шурой, сам подумай? Ясное дело, нету там черта никакого, а вот припрятать что-то в чертовой хате можно, там искать не будет никто, кроме…
Горшок подмигнул ему.
– Дом заколочен,
