Некромаг (СИ) - Видинеев Дмитрий
— Ага, — согласился полковник. — И вот еще что… Мы здесь, как в тюрьме. Отсюда нет выхода. По сути, мы находимся в гигантской коробке, стены которой похожи на вулканическое стекло. С Василисой мы прошли вдоль этих стен и ничего похожего на выход не обнаружили.
— А с чего вы вообще взяли, что мир Обжорки находится в сети? — удивилась Агата.
— Проповедник сказал, — ответила Василиса и поморщилась. — Сейчас ты его увидишь. Мы уже пришли.
Они вышли на площадь, на которой возле небольшого помоста стояли и медленно раскачивались люди. На многих была домашняя одежда: халаты, пижамы, майки, просторные штаны и рубахи. И лишь на некоторых — костюмы и элегантные платья. Люди стояли рядами по шесть человек и раскачивались в каком-то едином медленном ритме.
На помосте стоял человек в черном плаще и капюшоне, надвинутом на глаза. Агате этот тип напомнил инквизитора из старого фильма о ведьмах.
— Их тут тридцать четыре, не считая Проповедника, — сообщил Сан Саныч. — Стоят и раскачиваются, как камыши на ветру.
— Как обдолбыши на трансцендентальной вечеринке, — выдала свою версию Василиса. — Я знаю, о чем говорю. Вот такие здесь финтики творятся, Агата. Всех этих людей Обжорка сожрал до нас. Они не разговаривают… черт, они вообще ничего не делают — лишь стоят и раскачиваются. Из нормальных здесь только я, да Сан Саныч. Был еще один парень. Леха. Он, как и мы возмущался, ругался на Обжорку, а теперь… теперь Леха стал, как эти зомби. Стоит сейчас в первом ряду и раскачивается.
— Но что с ними? — спросила Агата.
— Да кто ж их знает? — ответила Василиса. — Проповедник — это вон тот тип в плаще — говорит, что они счастливы. Я лично в этом сомневаюсь.
— Быть может, он говорит правду, — угрюмо возразил Сан Саныч.
— Товарищ полковник! — воскликнула Василиса. — И ты тоже?! Совсем недавно…
— А вдруг? Мы же не знаем. Возможно, это и есть выход?!
— К черту такой выход!
— Но рано или поздно мы тоже станем как остальные.
— Нахрен остальных, Сан Саныч! Нахрен! Я лучше целую вечность буду шляться по этому паскудному городишке, но к ним, — Василиса указала пальцем на толпу, — не присоединюсь! Такого финтика Обжорка от меня де дождется! Нет!
— Успокойтесь! — твердо сказала Агата. Она и при жизни не любила, когда кричат, и, как выяснилось, ей это не нравилось и после смерти. — Лучше расскажите про Проповедника. Почему он молчит?
— Бывает — молчит, — успокаиваясь, сказала Василиса, — а бывает — несет всякую чушь. Пойдем отсюда. Если есть в городе самое поганое место, так это здесь.
Они уже повернулись, чтобы уйти, как раздался четкий и слегка распевный голос Проповедника:
— Из Зеркальной вселенной прибыли они, дабы повести за собой тех, кто отчаялся. Трое божественных пилигримов, трое ловцов пересечений. Обжорка, Таракан и Квак разбили свои шатры в сети интернета измерения Подкидышей. Тех, кто верит, тех, кто желает счастья, Обжорка, Таракан и Квак проведут через поля гроз, через сетевые решетки и плоскости. Все для мира. Все для Подкидышей. Распад, имитация и тропа…
— Бред какой-то, — сделала заключение Агата.
— Вот-вот, — согласилась Василиса. — Хотя он иной раз и более понятные вещи говорит.
— Понятные вещи? — посмотрела на нее Агата.
— Ага, вроде того, что мы все здесь мертвы, а эти дома, вещи и наши тела, всего лишь имитация.
— Все-таки я никак не могу понять, как мы можем быть мертвы?
— Да, от этого свихнуться можно, но, боюсь, мозги в наших головах-имитациях на это не способны, — Василиса печально улыбнулась и после долгой паузы сказала: — Проповедник мне напоминает приемник, который ловит разные волны. Скоро он заткнется. Все, пошли отсюда. Мы обычно сидим в таверне, там у нас штаб-квартира. Ты с нами, Сан Саныч, или останешься хрень эту слушать?
Полковник оторвал взгляд от Проповедника.
— Что? — вид у него был рассеянный. — А, да-да, я с вами.
Чуть позже, по пути в таверну, Василиса заявила:
— Вообще, здесь не всегда так скучно. Иногда Обжорка такое отчебучит, со своими экспериментами по имитации реальности… хоть стой, хоть падай! Недавно я видела собаку с шестью лапами. Причем лапы были, как… будто сплетенные из тонкой медной проволоки. Эта тварь прыгала с крышу на крышу, а потом распалась на какие-то черные хлопья. Еще мы с Сан Санычем видели паровоз на окраине города. Он тоже распался. Кстати, в домах можно найти интересные вещи. Сан Саныч как-то ныл, что хочет курить, и представляешь, потом обнаружил на столе в таверне кучу блоков сигарет и, наверное, сотню коробков спичек.
— Ага, — подтвердил полковник. — Вот только толку от сигарет нет, ведь ни вкуса, ни запаха мы не чувствуем.
— А спички? — удивилась Агата. — Обжорка что, имитацию огня сделал?
— Сделал, — сказала Василиса. — Теперь хоть можно свечи в доме зажигать, а то вообще темень была. Можно сказать, Обжорка по-своему заботится о нас, комфорт создает. Что уж говорить, на разные чудные финтики он горазд. Перед твоим… прибытием я нашла бутылочку черной туши и иголку с ниткой. Теперь вот татушку себе на плечо сделаю. В общем, жить можно, — в ее голосе была грусть. — Еще бы орган этот заткнулся… Бесит меня уже эта органная музыка, — неожиданно Василиса оживилась, встрепенулась и весело спросила: — А хочешь, я тебе фокус покажу?
— Ты думаешь, меня теперь еще можно чем-то удивить? — Агата натужно улыбнулась.
— Смотри! — Василиса взглянула вверх и закричала: — Что б ты сдох, Обжорка! Засунь все свои финтики в…
Сумрачное небо озарили яростные вспышки, и органная музыка превратилась в гнусную какофонию. Но скоро все снова стало как прежде — сумрак, орган и печаль.
* * *Время шло. По прикидкам Агаты она находилась в мире Обжорки уже пятые сутки, хотя уверенности в этом не было — трудно вести отсчет времени, когда нет физических ощущений и сумрак так же неизменен, как поведение людей на городской площади.
За эти пять суток Агата в сопровождении Василисы и Сан Саныча обошла весь город, побывала в каждом из двух сотен домов. Иногда она видела странные и страшные вещи — то, что Василиса назвала экспериментами Обжорки с имитацией: лошадь с огромными белесыми глазами и ногами похожими на паучьи лапы; серебристый авиалайнер, бесшумно летящий в небесном сумраке; внезапно выросшее дерево с черными блестящими листьями. А однажды над городом появилось гигантское глазной яблоко — оно кружилось, разглядывая мир внизу, бордовые сосуды вокруг радужки пульсировали, зрачок то сужался, то расширялся. Глаз распался на черные хлопья и некоторое время над городом падал черный «снег».
В домах Агата, иной раз, обнаруживала интересные и странные вещи: шахматную доску, на которой были расставлены тридцать четыре белых пешки и три черных ферзя; книги с чистыми страницами; кружки без дна; вставная челюсть с серыми зубами; набор карандашей без грифеля.
Агата, Василиса и Сан Саныч много времени проводили в таверне. Здесь был бильярдный стол, рулетка и дартс — хоть какое-то развлечение. Василиса сделала на своей левой руке кучу маленьких татуировок — черепков и кособоких скелетиков, в нос продела тонкое колечко. Сан Саныч постоянно курил и сетовал на то, что не может чувствовать запах. Полковник часто уходил в себя и сидел, уставившись в одну точку. Агата думала, что в эти моменты Сан Саныч пребывал в далеком прошлом, в том времени, когда он был счастлив. Порой старый полковник отправлялся на площадь и слушал проповедника. Агата и Василиса всегда ходили с ним, и когда, иной раз, он начинал вести себя странно — раскачиваться и что-то бормотать, — они едва ли не силой уводили его с площади. А бывало, что и Василиса впадала в транс, и тогда Агате приходилось и ее возвращать в «реальность», хорошенько встряхнув.
Агата не только исследовала мир Обжорки, но и сама ставила эксперименты: как-то она специально распорола ножом предплечье и обнаружила, что под кожей вместо мяса находится какая-то розовая пористая субстанция, похожая на мягкую пластмассу, и розовые же, будто пластиковые волокна. Порез затянулся быстро, на коже не осталось и следа. Экспериментировала Агата и с желаниями: однажды она сказала, что неплохо бы, чтобы вместо свечей были хотя бы масляные лампы. Скоро в доме напротив таверны она обнаружила пять старомодных светильников и восемь бочонков с маслом. С лампами обстановка таверны стала не такой мрачной, как при свечах.
