Проклятие Озерной Ведьмы - Стивен Грэм Джонс
Я подхожу, беру телефон вместо нее.
– Все уже перекачено на «облако»? – спрашиваю я у Джо Эллен.
– Сомневаюсь, – говорит она. – Сигнал тут слишком слаб, чтобы переслать такой объем.
Этим она дает Лете шанс никогда не быть здесь. Она никогда не делала того, что сделала.
У Джо Эллен есть дети? Я не знаю. Но она женщина. И уважает то, что Лета сделала сейчас с Фармой.
– Нет, – говорит Лета, отрицательно качая головой, чтобы мы непременно видели ее решимость.
– Но… – начинаю было я.
– Но ничего, – говорит Лета и протягивает руку за телефоном, хочет взять его с моей ладони. Я отворачиваюсь, но ее рука хватает меня за плечо, возвращает в прежнее положение, и я вижу, что на ее лице не осталось ничего от той девушки, которую я знала.
Только мать. Убийца.
И все же я должна попытаться.
Я отхожу чуть в сторону, подношу свою левую руку к правому бицепсу, чтобы запустить телефон куда подальше, как запускают тарелки фрисби, избавиться от этой улики.
Но Лета остается тем, кто она есть. Она хватает летящий телефон в воздухе, а он еще и двух полных оборотов не успевает совершить.
А потом меряет меня рассерженным и вопросительным взглядом.
– Лит, – говорю я, на регистр или три снижая убедительность в голосе.
– Я сделала это, – отвечает Лета и протягивает руки, показывая мне кровь на них.
– Но тебе не обязательно брать это на себя, – говорю я.
– Я не мой отец, – говорит она мне, говорит для меня. Она уже снова плачет, но теперь иначе, мягче. – Я сделала это и должна заплатить за то, что сделала.
– Нет, – говорю я и смотрю на нее умоляющим взглядом.
– Ты хочешь, чтобы он – Фарма – вернулся на формальных основаниях? – говорит Лета той девушке, какой я была прежде. – Потому что тот, кто его убил, выйдя за рамки закона, так и не был наказан?
– Как Фредди, – приходится сказать мне.
– Как Фредди, – подтверждает Лета.
Я ее хорошо натренировала. Она использует против меня мою же логику.
– Но это же просто кино, – предпринимаю попытку я. – Послушай, если все это… если это чему и научило меня, так это тому, что мир живет по собственным правилам. И они никак не связаны с Голливудом.
– Говорит девушка, за которой на той поляне гонялся отец.
Я отворачиваюсь, выпускаю воздух через зубы.
– Так у него не будет никакого оправдания для того, чтобы вернуться, – более спокойным голосом говорит Лета. – Таким образом я поворачиваюсь к нему спиной, лишаю его всей прежней силы.
– Поворачиваешься к нему спиной и протягиваешь руки, чтобы на тебя надели наручники, – бормочу я.
– Это решено, – говорит она Джо Эллен, протягивая ей телефон. Джо Эллен осторожно, неуверенно берет его, косит глаза в мою сторону, ожидая моего подтверждения.
– Она все еще может потерять его, – говорю я. – Верно, Джо Эллен?
Лета отрицательно качает головой: нет, смотрит в глаза Джо Эллен и говорит:
– Шериф внесет это в дело. Потому что если она не сделает этого… если мы сотрем это, то никто никогда не узнает об этом забытом богом месте. Здесь лежат и другие дети, не только Эд. Другие матери, другие отцы. Им нужно… знать.
Она шмыгает носом, откидывает назад голову.
– Лит, – говорю я ей, положив здоровую руку ей на спину.
– Что у меня осталось в этом мире? – говорит она мне, моргая.
– Я, – отвечаю ей, и мой идиотский подбородок сам выставляется вперед, и… нет уже ни Стейси Грейвс, потерявшей ребенка, ни Мрачного Мельника, только я.
Я теряю лучшего друга, которого, как я думала, у меня никогда не будет.
И я, идиотка, заслужила это, потому что… потому что Эди. Потому что Линни Эдриен Томпкинс-Мондрагон. Потому что не вонзила в ухо Фармы острый конец вешалки для одежды, когда он столько ночей спал на диване в двенадцати футах от меня.
– Тогда я пойду с тобой, – говорю я Лете. – Отсидим вместе. Я… я покажу тебе, как это делается.
– Ты уже отсидела свое, Джейд, – говорит мне Лета. Потом к Джо Эллен: – Так что?
Джо Эллен кивает, бросает телефон в нагрудный карман своего окровавленного комбинезона.
Ее плечо кровоточит, но никто из нас даже не пытается остановить кровь.
– Нам нужно отвести тебя назад, – говорит Лета и подходит к Джо Эллен, чтобы взять на себя часть ее небольшого веса.
– Иди ты в жопу, – говорю я Лете, и в моих глазах появляются наконец слезы.
Лета смотрит на меня – точно так же смотрела она на меня на скамье Мелани восемь лет назад: хочет защитить меня, переживает за меня, понимает меня.
– Иди ты в жопу! – повторяю я, подхожу к ней и толкаю ее в плечо.
Лета хватает мое запястье, не отпуская при этом Джо Эллен, подтягивает меня к своей груди, кладет подбородок на мою голову.
– Ты такая красивая, – говорит она, проводя пальцами по моим крашенным кровью волосам, и… у меня нет какого-нибудь дурацкого уха, чтобы задержать ее слова, а потому, думаю я, они проходят в самую мою сердцевину.
– Я буду навещать тебя каждые выходные, Лит, – говорю я ей. – Обещаю. Каждые выходные. Так просто ты от меня не отделаешься.
– Джейд, – говорит Лета, еще крепче прижимая меня к себе.
Я говорю ей в грудь:
– Мне так их будет не хватать. Бана. Эди. Я должна была… должна была…
– Выбрать другой жанр? – говорит она.
Я смеюсь, все мое тело сотрясается от смеха.
Я качаю головой: нет, никогда.
– И я тоже, – говорит Лета. – И я тоже, Сид. Лорри. Джесс.
– Нэнси, Рипли, Салли, – говорю я ей про нее, кивая, отталкивая ее наконец, чтобы взглянуть на ее великолепно мрачное, истерзанное горем лицо.
Мы могли бы делать это всю ночь. Мы можем делать это до конца наших дней.
Или хотя бы в течение нескольких лет по выходным.
– М-м, – говорит Джо Эллен, и когда мы переводим глаза на нее, она показывает нам на другую сторону кладбища зверей.
Там стоит пегая лошадь.
Лета, несмотря ни на что, издает смешок, сжимает мои плечи, затем поворачивается, берет Джо Эллен – ту самую Джо Эллен, которая арестует ее, – под руку, чтобы помочь ей дойти до лошади, чтобы они могли спуститься по склону горы и отправиться не на словах в «тюрьму», как, вероятно, назовет это заведение Лета.
Подсадив Джо Эллен на лошадь, она замирает, смотрит
