Проклятие Озерной Ведьмы - Стивен Грэм Джонс

Он мертв. Он умер с первым ударом в висок, но ярость Леты еще далеко не израсходована.

Она бросает халлиган и подходит к Фарме с голыми руками, заводит пальцы ему под челюсть и основание черепа. Подключая каждую последнюю унцию ненависти, какую она питает к нему, к убийце, который забрал у нее ее драгоценную маленькую девочку, она тянет, крутит, дергает, не переставая кричать все это время, пока позвоночник Фармы не подается, издав влажный треск, крепление головы настолько ослабло, что, когда Лета падает на спину, голова падает набок – ее удерживает только кожа шеи.

Лета сгорбилась, грудь вздымается от потраченных усилий, все ее тело сотрясают рыдания, а она все еще не закончила.

Она так долго кричит в землю, что мне кажется, она вот-вот упадет без сознания, не могу себе представить, что в ее организме осталось хоть сколько-то воздуха, но вот она снова распрямляется, взяв голову Фармы двумя руками, колотит ею снова и снова о его грудь, а когда кожа начинает обрываться, колотит этой головой о нижнюю сторону открытого металлического люка.

Брызги крови разлетаются во все стороны и… повсюду. Кровь у нее на руках, ее брызги на лице Леты, на груди, голова Фармы превратилась в нечто кашицеобразное, в пустую маску для Лектора. Один из больших пальцев Леты все еще засунут в пустую правую глазницу.

Но левый его глаз все еще цел. И открыт.

Кажется, всего одна из моих молитв была услышана – о том, чтобы в Пруфрок пришел слэшер, – но сейчас я взмаливаюсь еще об одном. О том, чтобы оставшийся глаз Фармы все еще посылал сигналы в его мозг, и он мог видеть, что с ним происходит, и знал, кто делает это с ним. На самом деле я хочу, чтобы он прочувствовал каждое из этих мгновений, а потом забрал все их с собой в тот ад, в который ему суждено попасть. Я надеюсь, что последний удар боли останется с ним навсегда, и он никуда не сможет пойти, не чувствуя на себе чьи-то глаза, не чувствуя своей беспомощности, беззащитности.

И еще я надеюсь, что Эди посетит его.

Но нет, нет, я бы не хотела, чтобы ей пришлось жить или быть мертвой где-то близ того места, где обитает Фарма. Он уже и без того последний человек, какого она видела. Нет, для нее я хочу, чтобы ее встретил Баннер, поднял на руки, прижал к себе, чтобы они кружились вот так вечно, а Бан делал вид, что превращается в Халка, а Эди довольно хихикала бы, плясала на своих маленьких ножках, испытывая чистейшее счастье.

Я это к чему говорю: истории про дочку и отца тоже бывают хорошими.

Некоторые из них обязательно должны быть такими, верно?

Пожалуйста.

Теперь, когда все кончилось, я опускаюсь на колени, на одном ряду с этими десятью или двенадцатью детскими могилами.

Футах в десяти передо мной тоже на коленях сотрясается моя лучшая в мире подруга. Та, которой я обещала, что с Эди ничего не случится. Та, у которой был отнят весь ее мир, и она осталась в такой пустоте, какую я даже представить себе не могу.

Мы обе поворачиваемся на хруст справа от нас.

Это Джо Эллен, весь ее вес опирается на одну ногу, стрела арбалета, вошедшая в нее по самое оперение, торчит из ее плеча, ее синий рабочий комбинезон почернел от крови, лицо горит так, будто на него направлен луч фонарика.

Задержать, сказала она нам. Не… не казнить.

И ее лицо я вижу в свете не луны, а экрана ее телефона, который она продолжает прокручивать.

Она не блефовала, говоря о том, что у нее есть хитовая запись.

Я подползаю к Лете. Она обессилела, и дело в том – я помню об этом с начальной школы, с первого, второго класса, – дело в том, что ты можешь ободрать себе колено, ударить палец, но плакать не имеешь права, пока мама не посмотрит на тебя озабоченным взглядом, отчего ты начинаешь таять, потому что теперь ты можешь дать волю слезам. Тебе больше нет нужды оставаться храброй.

Я обнимаю Лету со всей своею любовью, пытаюсь унять ее дрожь, и… за нее я бы сразилась с десятью Мрачными Мельниками, ради Леты я бы своими руками водила Стейси Грейвс в Утонувший Город семь дней в неделю. Если бы у меня в оба запястья были впилены волшебные выключатели, то я бы воспользовалась ими, чтобы вернуть ей Эди и Баннера, уже сейчас начала бы прогрызать себе кожу, чтобы до них добраться.

Но в мире все устроено иначе. В кино, может быть, но фильмы делают для обмана, в них нет ничего реального. Я думаю, что, наверное, именно поэтому мне и хочется в них жить, верно? Потому что я больше не хочу никаких реальностей моей жизни.

Но сейчас, сейчас я должна быть здесь ради Леты. Не в течение нескольких грядущих часов, не на сегодняшнюю ночь, а на пятьдесят лет, если мы проживем столько.

Если она примет меня. Если моя персона не будет слишком напоминать ей обо всем этом.

А если же будет, то тогда… тогда я исчезну, и никто больше не увидит моего лица. Я только буду втайне проникать на кладбище по ночам, чтобы оставить горящую сигарету на вашем надгробии, мистер Холмс, Пруфрок будет спать, и никто, кроме меня, не вспомнит эти искры в темноте на другой стороне долины.

Наконец Лета притуляется ко мне, она совсем обессилела. Я поднимаю нас обеих, насколько это у меня получается с одной действующей рукой, и мы ковыляем к Джо Эллен.

Она таки приколота к дереву этой арбалетной стрелой.

– О черт, – говорю я, мои брови взволнованно вскидываются вверх, часть земли явно запеклась на моем лице после обрушения потолка. Я отворачиваюсь, чтобы сдуть корку с моих губ, пытаясь счистить остальное здоровой рукой.

– Ну-ка, – говорит Лета и с силой нажимает рукой на Джо Эллен, при этом ухватывает пальцами стрелу и обламывает конец.

Вдвоем мы вытаскиваем остатки стрелы из плеча Джо Эллен.

– Кажется, это твое, – говорит Джо Эллен, с трудом поднимая руку с телефоном, чтобы передать его Лете.

Лета смотрит на телефон, потом на Джо Эллен, потом переводит взгляд на меня, и я вижу ее неуверенность.

– Нет, ее телефон у меня, вот, – говорю я, поднимая руку с телефоном Леты словно в доказательство.

Но Джо Эллен качает головой, и когда до Леты