Хороший, плохой, неуловимый - Николай Иванович Леонов
— Нет. Но больше всех интересен тот, кто публиковался в четверг. Этот человек писал про ночную «охоту» банд, преследование и избиение приезжих. Рассказывал даже об актах назидательного насилия внутри группы. В одном из постов упоминал наш подвал.
— Бритоголовые устроили там штаб или склад?
— Не совсем. На одном допотопном форуме пользователь devotchka, как в «Заводном апельсине», упоминает, что это место в центре города у посвященных называлось «Плахой». Здесь наказывали — избивали и секли кнутом — своих за сочувствие к приезжим. Одной из таких «акций» посвящена публикация в мае две тысячи шестого года.
— Думаешь, автор был там? — предположил Гуров.
— И участвовал в избиении девушки по прозвищу Чокер за то, что отказалась сломать пенджабскому студенту нос и челюсть, — согласился Банин.
— Пожалела индийца? Смело.
— Пост о ее наказании стал вирусным. Его широко обсуждал чуть ли не весь Рунет. Вскоре аккаунт «Отроков во вселенной» был закрыт, — отчеканил Банин.
— А спустя почти двадцать лет Юлию Новину похитили, избили прутом и выстегали веткой, — проговорил задумчиво полковник.
— Ритуал схож с наказанием Чокер, — отреагировал Банин.
— И смертельные удары по голове могут быть результатом злости на жертву за то, что такая умная.
— Но почему только сейчас, не тогда? — озадачился Павел.
— Тогда пострадал Соляйников, — хмыкнул Гуров чуть снисходительно. — Видимо, потому, что наконец узнал о блоге «Отроки во вселенной» и лучше всех понял, как опасен его ученик, публиковавшийся в четверг.
— По воспоминаниям коллег, Алексей Анатольевич был харизматичным интеллектуалом. Принципиальным, порядочным и требовательным. Думаете, Папка пришла в подвал, потому что он связан с местом его гибели?
— Она наверняка накопала про «Отроков во вселенной» больше тебя. Умение работать с информацией — ее дар. И хлеб. Продолжай искать следы Соколовой, Грецева, Полетучей, Слепокурова, Рюмина и Тевса. Сходи на факультет. Может, еще кто‐то помнит их или фотографии есть.
— Будем на связи.
— Куда ж я денусь?
* * *
Машина Крячко остановилась на просторной парковке перед трехэтажным загородным коттеджем, напоминающим окруженный извилистыми дорожками, цветочными зарослями и акациями ледяной дворец. Белый камень, из которого он был сложен, сверкал на солнце, споря с неприступным блеском панорамных окон и застекленной беседки, увитой величественным чугунным литьем. Гул с вертолетной площадки возвестил о чьем‐то прибытии, и сыщики решили не спешить с появлением на сцене, а дошли до волейбольной площадки на песке у густого леса и спустились к причалу из благородной лиственницы, где качался на волнах двухэтажный катер «Ольга», на борту которого сушился микроскопический, сверкающий розово‐золотыми пайетками купальник.
— Даже этот кусочек тряпочки, — вздохнул Крячко, чья душа, Гуров знал, уже изнылась по отпуску, — здесь золотой.
У их ног тихонько плескался один из притоков Клязьмы, река Воря. Справа на берегу пустела футбольная площадка, слева — мангальная зона. Детский уголок в стиле My Little Pony с леденцовой каруселью, где кружились мультяшные лошадки, грустил без маленькой хозяйки рядом с ее личной водной горкой, под которой плавали круг в виде пончика и надувной матрас, похожий на завернутый в фольгу шоколад.
— И чего здесь только нет, Лев, — тихо сказал Крячко.
— Совести, — просто ответил Гуров. — И скромности.
— Да уж, — протянул Крячко, заметив идущую от вертолетной площадки женщину с огненно‐рыжими волосами, в костюме пилота, в которой приятели без труда узнали Ольгу. Лицо госпожи Валиводзь уже лет десять как не сходило со страниц светской хроники. Она даже участвовала в приключенческом телешоу «Форт Боярд», где открывала сундуки со змеями и билась над загадкой старца Фура, чтобы заработать денег для своего благотворительного фонда «Волк и заяц». Его маленьким подопечным делали уранопластику и хейлопластику в лучших иранских клиниках, помогая исправить волчью пасть и заячью губу.
— Наши люди в булочную на вертолете не ездят, — съехидничал Крячко.
— Вступаем в битву с давним классовым врагом! — фыркнул в ответ Гуров.
Друзья молча двинулись к особняку. Возведенный по уникальному проекту шведского архитектора‐эксцентрика Густава Бьернстранда, который вдохновлялся заснеженным теремом из поразившей его в детстве киносказки Александра Роу «Морозко», особняк четы Валиводзь представлял собой сложный фьюжен традиций русского деревянного зодчества и архитектуры скандинавского модерна, увенчанный остроконечной крышей‐кокошником, словно срисованной с иллюстраций к сказкам, которые делали Виктор Васнецов и Иван Билибин.
Идя за прислугой внутрь, Гуров отметил, что их ведут через кремовую прихожую, полутемную дизайнерскую гостиную с фонтаном и невероятным двойным светом, мимо викторианской сигарной комнаты и просторного кабинета с изящным столом, несколькими пушистыми молочными креслами и тахтой цвета капучино к лестнице на второй этаж, где располагалась спальная зона. Где госпожа Валиводзь собиралась принимать их? В гардеробной? Сауне? Потея на тренажере перед массажем горячими камнями? Пытаясь расслабиться на занятии по йоге с личным инструктором и вещая в позе павлина?
Однако вскоре горничная толкнула резные двери и пропала из поля зрения, спустившись по крутой винтовой лестнице вниз. Сыщики переглянулись и последовали за ней. Каждый вспомнил, как в книгах аристократы избавлялись от нежеланных гостей с помощью ловушек в лабиринтах в старинных замках.
— Все чудесатее и чудесатее, — проворчал Крячко.
— Все страньше и страньше, — подтвердил Гуров, отвечая скорее своим мыслям о деле Юлии Юнг в целом. Развращенные сынки дипломатов, «Отроки во вселенной», скинхеды, помешавшиеся на трупах врачи… Теперь еще и это! Феодалы, которые правят вертолетами, как каретой, прибывают в родное поместье по воздуху и заточают в подземелье гостей.
И все же вместо каменного колодца или ямы с кольями они с Крячко оказались в великолепной светлой кухне в средиземноморском стиле. На уютных шкафах разбеленного аквамаринового и бежевого цветов стояли фарфоровые молочные кувшины, керамические миски для замешивания теста и плетеные корзины с фруктами. Под потолком висели десятки медных сковород, форм для пирогов, половников и кастрюлек. Вдоль стен выстроились пузатые менажницы с орехами и расписные стеклянные банки, полные рифленого мини‐зефира, мятных маршмеллоу, разноцветных лакричных палочек, темного карамельного драже, сладких сушеных ягод, миндальных лепестков, жареного арахиса, засахаренных лимонных долек, бергамотовых леденцовых петушков, кокосовых чипсов, коржиков медовой пахлавы и нежнейших пралиновых конфет. Пристроенная в углу кофемашина наливала две чашки мокачино. В приоткрытой духовке поднималась партия эклеров, для начинки которых кто‐то уже смешал легкой лопаткой фисташковый крем.
На состаренном ясеневом столе, будто купленном в ярмарочный день во французской провинции, высилась башня из профитролей в лавандовой глазури, обнесенная крепостной стеной из печатных пряников, вдоль которой лежали крупные ягоды клубники в белом шоколаде. С подвесного светильника свисала конструкция с нанизанным на ленты имбирным печеньем, покрытым изящной кружевной росписью.
Едва не задевая головами нижний ярус печенья, над сферой из темного бельгийского шоколада,
