Хороший, плохой, неуловимый - Николай Иванович Леонов
— Нет, Лев Иванович. Хотя спасибо. Здесь, в Пристанном, моя сестра. Впереди суд над матерью. И кто знает? Может, я и правда однажды напишу о жизни нашей семьи книгу. Я пока возьму отпуск и поеду туда, откуда мы.
— К озерам? В земли сказителей?
— Ну да. Теряешься в догадках, кто ты, — поезжай туда, откуда ты.
— Хороший план. Объявляют посадку. Пожалуй, тоже последую ему.
* * *
Самолет твердо держал курс в столицу, скользя над поверхностью облаков. Гуров смотрел на параллель его крыльев, думая о параллели разума, которую воплощают серийные убийцы.
Он вспомнил, как на лекции в Куантико один из лучших профайлеров мира Холден Форд, много лет проработавший специальным агентом отдела поведенческих наук ФБР, рассказал, как Эдмунд Кемпер его обнял. Форд тогда консультировал следователей на пределе возможностей. Участвовал в расследовании трехсот дел. Он заболевал, расстался с девушкой, эмоционально выгорел. И здоровяк Эд шагнул к нему, чтобы обнять, в кандалах.
Это было одновременно эмпатично и пугающе. Отталкивающе, милосердно и жутко.
Хватило бы у него сил вот так стоять в объятиях бездны? Или просто пора уходить со сцены? Браться за менее страшные дела. Не вовлекаться. Отключать телефон на выходные.
Из аэропорта он дал знать Крячко о возвращении и вышел к ожидавшей его жене. Мария была красива, как уже почти знойное московское утро. Она загорела, пока его не было. И казалась статуэткой из слоновой кости в длинном кружевном платье с коротким рукавом.
— Очень красиво! — выдохнул он.
— Догоняем Анджелину Джоли на выходе в Каннах.
— Куда ей до тебя!
— Скажешь тоже! Это ж Анджелина Джоли. Просто красивых женщин часто недооценивают.
— Неужели?
— Да‐да. Слушай, а давай, — жена обняла его, — пойдем в ту итальянскую кофейню на Патриках завтракать?
— Итальянскую? — сощурился Гуров.
— Лев, — укоризненно улыбнулась она. — Нас пригласили мои друзья.
— Одна детская писательница мне сказала, что мне не место на вашей нарциссической клумбе, между прочим.
— Одна детская писательница? Это какая же? Уж не Любовь Озеркина ли?
— Она самая.
— Пусть помалкивает. Ее пьесу убрали из репертуара нашего театра. Институт репутации, знаешь ли.
— А я Банину билеты на «Отроков во вселенной» подарил. Выходит, в итоге всего этого пострадала моя репутация!
— На благое дело. — Она остановилась у ларька с мороженым и взяла по два фисташковых рожка и стакана капучино для них. — Слушай, давай не пойдем в кофейню?
— Ура. Домой.
— Не‐а. Но все равно ура. Полетим в Мексику? На выходные. Я при параде. У тебя вообще багаж. И мой гонорар, за предстоящую картину, кстати.
— Что за фильм? Моя жена снова в зените славы, а я не знаю.
— Новый проект о женщине‐профайлере, которая ловит серийных убийц, консультируясь с психиатром‐маньяком.
— Где‐то я это уже слышал…
— Не придирайся. Лучше проконсультируй меня.
— Только не это! Где там у нас табло с заветной надписью «Мехико»?
— Вот бы приземлиться сразу в нашей бухте.
— Я в костюме, — опомнился вдруг Гуров.
— Удивишь там всех, — улыбнулась Мария.
— Это да…
* * *
Полгода спустя Гурова снова поднял телефонный звонок в воскресенье. Он быстро вылез из‐под тяжелого одеяла, чтобы не разбудить Марию, и вышел на балкон, прихватив вчерашний недопитый кофе на подоконнике.
— Алло.
— Алло, Лев Иванович? Лев Иванович, это Банин!
— С такими воплями звонят только из роддома. Павел, поздравляю. Что за человек пришел в мир? Хвастай.
— Это девочка. — Павел держал на руках кружевной розовый сверток. — Совсем невесомая! Пока спит.
— Это только первый день. Наслаждайся каждым мгновением.
— Назвали Искрой. — Банин взял в свою ладонь крошечную ручку в вязаной царапке. Месяцы без инструментов для бальзамирования и косметики танатопрактика Ангелина провела за вязанием, о чем свидетельствовали горы детских распашонок, три одеяльца, два свитера Павла и полосатые шерстяные носки всем, кто не успел спастись.
— Обеспечиваете барышне огненный темперамент? Но я рад, что не Персефона. Вот это был бы номер. А так — как в моем любимом фильме. Добро.
— Да черт его знает, Лев Иванович, насчет огня… — Банин залюбовался кнопочным носиком. — Сестра Глеба вот всегда тихая и робкая была.
— Так бывает, Паша, когда маленький человек не чувствует в семье защиты. А вы с Ангелиной как двойная стена. В «Нейротрауре» она у тебя сражалась за себя и ребенка здорово.
— Это да.
— Так, а кто крестные? Наши же люди?
— К сожалению! И тут драка.
— Я их понимаю.
— Нет, — Банин поправил съехавшую розовую шапочку, — с крестным все просто. Это Глеб. А за роль крестной…
— Дай угадаю! Леля и Лиля стоят насмерть?
— Так точно! Мы боимся, что они на своей кафедре мутузить костями друг друга начнут.
— Берите обеих. Искорка еще долго, кто из них кто, не разберет.
* * *
В понедельник утром он поехал на работу и, едва войдя в кабинет, услышал в телефонной трубке голос Верочки:
— Лев Иванович! Помните, вы на корпоративе что‐то про гранат рассказывали?
— Про гранатовое вино, которое с женой на дегустации в Азербайджане пробовал?
— Нет…
— Про фирменный салат Марии с гранатом и курицей?
— Тем более.
Гуров забыл, что ведомственные жены и сотрудницы, мягко говоря, не принимали Марию.
— Там было что‐то про загробное царство, — неуверенно сказала Верочка.
— А! Легенда про то, как Аид заставил Персефону стать его женой. Ну, было…
— В общем, вы с того корпоратива считаетесь специалистом по древнегреческим мифам…
— А Орлов — по сельскому хозяйству французских провинций?
— Не важно. Там какие‐то театрализованные убийства. Девушка с надетыми рогами вола. И еще одна, с перьями лебедя. В общем, дичь! Но Крячко мы туда уже отрядили. Он работает с экспертами. Подключайтесь.
— Хотя бы скажи, что это не Саратов.
— Суздаль. Ехать недалеко.
— Пойду обрадую жену.
— Лев Иванович! А возьмите, пожалуйста, у нее для меня автограф.
— Запросто.
Он повесил трубку и подошел к книжной полке, взял сборник научных статей саратовских ученых и открыл работу Юлии Чешевой. «Что ж, Юлия! — подумал Гуров. — Надеюсь, и здесь поможете».
Примечания
1
Песня ведьмы из кинофильма «Фокус‐покус».
