Гром над пионерским лагерем - Валерий Георгиевич Шарапов
— У тебя не будет времени, — заметила директор.
— Тем лучше, — проворчала Оля. Не жаловала она вечно восторженную Тосю. Меж бровей прорезалась складка, но дочь, не раздумывая, заявила: — Я готова. Сколько детей будет?
Мать с болью призналась:
— Не знаю.
Но Ольга сказала:
— Неважно… Ребята, вы как?
Колька ожидаемо пожал плечами: дескать, участвую. Рубцов спросил:
— Что с материалом?
— Все есть.
Рубцов кивнул. Канунников маялся, было видно, что ему хочется узнать подробности — прежде всего по оплате. Вера решила, что пора начать умолять:
— Товарищи, я понимаю, что нарушаю ваши планы, но совершенно не к кому обратиться за помощью, кроме вас.
— Да понятно все… — начал было Колька, но Вера перебила:
— Подожди, Николай. — И обратилась к Канунникову и Рубцову: — Ребята, отгулы я обещаю. В понедельник точно можете не приходить.
Рубцов начал было:
— Отгулы… ну что отгулы.
Канунников скривился и заявил:
— Только мы с молодняком возиться не станем.
За мать ответила Ольга:
— Да я тебя к детям на пушечный выстрел не подпущу. Ты их научишь, пожалуй, всякому.
— Я и не спорю, — заметил Яшка, — у меня иные таланты. Просто сразу уточняю.
Рубцов грубовато прервал:
— Сроки какие?
— Как можно быстрее.
— Чего тогда стоим? Пойти нужно посмотреть.
— Конечно. В парке. Там все открыто, — подтвердила Вера, ощущая, что от сердца несколько отлегло.
Начал решаться один вопрос — не основной, но без него основной решить точно нельзя. Теперь надо как-то подступиться к основному. Директор обратилась к Соне:
— Сонечка, мама дома?
Соня, белокурая, голубоглазая, — ангел, а не ребенок! — взмахнула необычно темными ресницами, буркнула:
— Ну. А где ж ей быть?
Светка сконфуженно одернула:
— Соня, как не стыдно!
Акимова, пропустив мимо ушей, уточнила:
— Если мама дома, ты почему тут?
— Что же мне, вечно за мамину юбку держаться? Я не грудная.
Вере подумалось: «А ведь она чем старше, тем хуже. Нагличает. И так странно говорит, точно на равных. В кого у нее такой характер? Вот ей-то самая дорога в лагерь, пообтесаться в коллективе. А Наталье — немедленно освободить мозги и руки, с такой оторвой она точно ничего не успеет. Если она согласится, конечно».
Под ложечкой очень противно сосало. Гнуснейший будет разговор. Выдав последние просьбы — больше для порядка, было ясно, что тут дураков нет, без нее разберутся, — директор отправилась на Третью улицу Красной сосны.
Ребята пошли к тому деревянному ящику, который невесть как надо было превратить в дворец детства.
Зашли, посмотрели. Девчата поужасались, потом ушли за тряпками, ведрами, мылом.
Мужики устроили перекур с совещанием. Яшка был всем недоволен, Пельмень — недоволен частично, в основном тем, что сегодня обещался поработать у заведующего Эйхе.
— Я тоже, — уныло подтвердил Анчутка.
Колька спросил:
— А чего ж тогда на воскресник поперлись?
Пельмень буркнул:
— Разве от этого репья отлепишься? «Андрей, надо», «мы на фабрике хозяева». — Он сплюнул и, спохватившись, растер плевок ногой.
Яшка пожал плечами: а он чего, чего? Ясное дело, за компанию.
— Так пошли на склады, что ли? — предложил Колька. — Что нам надо? Мы на фасаде наляпаем для красоты, а ты давай проводку делай.
— Смайстрячить-то недолго, — признал Пельмень, — только жарко и хорошо бы того…
— …мастеров подогреть, — завершил мысль приятеля Яшка, — банку на каждого ну очень надо, Коля.
— Холодненького, а? — добавил Андрюха. — Давай, Никол, так: мы на склад, завхоза раскулачивать, а ты метнись к цистерне, будь другом? Деньги вот.
Колька отмахнулся:
— Имеется.
Пельмень с деловитым видом кивнул:
— Если прям сегодня приступим, то в понедельник закончим, если начальство над душой стоять не будет.
— И как раз на отгуле Витюше все доделаем, — заметил Яшка. — Ну, по рукам?
— Да не вопрос, — легко согласился Колька. Ему-то никакого интереса нет показывать трудовой задор, он в отпуске и так. Чего не сгонять, пока другие пашут.
Он отправился к платформе, где обычно базировалась цистерна. К тому времени, как Колька вернулся с банками, в будущем детском лагере царило невероятное оживление.
Тоська надраивала полы, на улице Светка подметала последний мусор. Андрюха, взобравшись на столб, прилаживал над входом фонарь. Сонька, утратив всякое высокомерие, любовалась, открыв рот, и поскуливала в том смысле, что тоже хочет попробовать повесить фонарь. Анчутка, снова весь в известке, как белый медведь, наводил марафет на фасаде и пытался выяснить у Ольги, где красить красный угол. Она носилась — косы в стороны — и отмахивалась.
Колька успел спрятать пиво в холодке за подходящей липой — и тотчас налетела Ольга, вцепилась клещом:
— Где ты ходишь? Марш койки сколачивать!
— Сейчас, — пообещал Колька и, уходя, сделал знак Анчутке.
Тот все понял и теперь отслеживал действия Ольги с тем, чтобы, когда она уйдет, пробраться к хранилищу пива.
Много было всякой суеты, и дел наделали много.
К вечеру девчонки валились с ног, но ребята, регулярно наведываясь за чудотворную липу, ощущали невероятную бодрость и легкую недосказанность. Содержимое последней банки близилось к концу, а две уже опустели и уже даже высохли. Яшка, который имел в районе пару тайных адресов, где можно было «достать», с мужской прямотой спросил боевых подруг:
— Де́вицы, домой не пора?
Даже железобетонная Тоська согласилась, что еще как пора. К тому же завтра на работу. Светка спохватилась, что и Соне пора, и уставшая Ольга предложила ее проводить.
— А ты оставайся, провожать не надо, — предписала она Кольке.
Тот воевал с очередной койкой. Сухой лес гадюка-завхоз куда-то дел, взамен выдал, что было, а был лес сырой, так что и койки выходили кривые. Это все бесило страшно. И потому Колька грубо ответил:
— Я и не собирался.
— Вот и ладненько, — мирно одобрила Оля, и они, собравшись, разошлись.
Мужики, переведя дух, устроились на стопке ватных матрасов — единственное, что не пришлось тащить самим, поскольку рухлядь эту подвезли на машине. Допили, что оставалось, разделив по-братски, по три глотка на личность. Яшка отправился за пивом, Колька вернулся к проклятым койкам, но уже с совершенно другим, приподнятым настроением. Пельмень продолжил работу с проводкой.
Вскоре пришел посвежевший Яшка, принес еще пива и после дружеского перекуса приступил к покраске уличного туалета.
У Пельменя не ладилось: дежурный энергетик, который не знал, что за поднятый рубильник, отрубил подачу, Андрюха бегал с ним ругаться. Яшка выкрасил сортир в ярко-белый цвет, а потом зачем-то навел побелку с синькой, поэтому получились полоски, точно волны в начале шторма.
Спать легли — точнее, свалились — уже на рассвете. Зато, когда Ольга с утра пришла проведать мастеров, выяснилось, что практически все готово, и даже красный уголок.
— Все просто замечательно, — чистосердечно признала Оля, деликатно поправляя портрет Ильича, который
