Последний выстрел камергера - Никита Александрович Филатов
— У нас тоже имеются опытные образцы нарезного оружия, — отозвался кто-то из гостей.
— Да, но французы уже который год применяют их в деле.
— Значит, и нам следует поторопиться, — сделал вывод Александр Христофорович. — Я непременно переговорю об этом и с государем, и с его превосходительством военным министром.
— Господа… — опять привлек к себе внимание барон Крюднер. — На мой взгляд, в настоящее время сфера внешнеполитических интересов Франции все более перемещается за пределы старого континента. Французы прекрасно понимают, что любая попытка насильственного изменения существующих границ неминуемо вызовет противодействие со стороны коалиции европейских государств, поэтому они вновь начали осваивать свои заморские территории — Сенегал, Гвинею, Новую Каледонию, острова Океании…
— Где это?
— О, это все очень и очень далеко от нас.
— А вам не кажется, барон, что именно колонии и могут послужить поводом к новой войне?
— Вряд ли, ваше сиятельство… — улыбнулся фон Крюднер. — Западным державам потребуется еще не один десяток лет, чтобы освоить то, что они уже имеют.
— Однако между французами и англичанами уже случались конфликты из-за Маврикия. А на острове Таити дошло даже до вооруженных столкновений… если я не ошибаюсь, — вновь подал реплику крепыш с кавалерийскими усами.
— Вы не ошибаетесь, — признал барон. — Но это все не более чем мелкие недоразумения.
Переменившийся внезапно ветерок донес до сидящих за столом охотников запах дыма и мяса, обжариваемого над костром.
— А вот у меня, господа, сложилось мнение несколько иное…
— Вы ведь недавно прибыли из Англии? — уточнил для присутствующих Бенкендорф.
— Да, ваше сиятельство, всего две недели назад. Знаете, как там теперь говорят? Дескать, в течение дня над Британской империей ни на минуту не заходит солнце… — Рассказчик поправил усы, предоставив окружающим возможность оценить образность произнесенной по-английски фразы, и затем продолжил: — И это не просто метафора, господа. Действительно, британской короне принадлежат Австралия, Новая Зеландия, Гвинейские фактории, Вест-Индия, Бермудские острова, Гвиана — не говоря уже о Канаде и об Индостане. В прошлом году, после войны из-за торговли опиумом, китайское правительство принуждено было заключить с Англией так называемый Нанкинский договор, которым оно открыло для английской торговли свои порты и уступило британцам островок Гонконг при входе в Кантонскую бухту. Англичане довольно успешно действуют и на юге Африки — буквально этой весной им удалось окончательно сломить сопротивление воинственных кафров и голландцев, которые там называются бурами, присоединив провинцию Наталь к Капской колонии. Колониальные аппетиты британской короны весьма велики, и при удовлетворении их Англия неминуемо, в самом ближайшем времени, столкнется с другими державами.
— Под другими державами вы подразумеваете Францию? Или Испанию? Или, быть может, даже Голландию? — недоверчиво приподнял бровь фон Крюднер.
— В первую очередь я говорю о России.
— Не думаю, что все это хоть в какой-то мере затрагивает наши интересы.
— И напрасно, барон. Неужели Министерство иностранных дел так и не сделало надлежащих выводов из недавних событий в Центральной Азии?
— Отчего же? Ваша докладная записка была внимательно изучена канцлером.
Очевидно, диалог этот являлся продолжением какого-то давнего спора, не слишком понятного остальным гостям, поэтому Александр Христофорович попросил рассказчика сделать необходимые пояснения.
— Всего несколько лет назад крайними пунктами британского владычества на северо-западе от границ Индии считались Аджмир и Симла, вклинившиеся в вассальные или союзные Англии территории. После смерти Фет-Али-шаха по взаимному соглашению между Англией и Россией на персидский престол был посажен Мухаммед, который поначалу находился больше под русским влиянием, чем под английским. Однако в последнее время Лондон все более деятельно вмешивается в иранские дела — особенно после того, как наш дипломатический агент Симонич и генерал Боровский умудрились втянуть шаха в военную авантюру, связанную с попыткой вторжения в Афганистан и захвата Гератской крепости. Тогда только вмешательство англичан спасло шаха от полного поражения, зато сами они в конце концов не только укрепили свои позиции и в Персии, и в Афганистане, но также впервые поставили свои гарнизоны на границах с Ираном. А это, согласитесь, уже вовсе не так далеко и от наших южных границ…
* * *
При дворе про баронессу Амалию Крюднер рассказывали многое.
Сплетничали даже, что какое-то время она состояла в любовной связи не то с Александром Христофоровичем Бенкендорфом, не то с самим государем императором — хотя, впрочем, никаких доказательств этому, кроме явного расположения к ней со стороны персон, названных выше, не могли привести даже самые искушенные столичные сплетницы.
Как бы то ни было, именно очаровательная госпожа фон Крюднер сумела добиться для Тютчева приглашения сюда, в родовое имение графа Бенкендорфа под Ревелем — честь, которой всесильный начальник политической полиции удостаивал далеко не каждого из своих петербургских знакомых.
— Доброе утро, Амалия!
— Здравствуйте, мой милый Теодор…
Баронесса Амалия Крюднер по-прежнему, как много лет назад, была красива и свежа — однако теперь во всем ее облике, в поведении, в жестах достаточно явственно проступало очарование зрелой женщины, познавшей себе цену.
Оказавшись наедине, лицом к лицу с предметом своего давнего, почти юношеского обожания, Федор Иванович вновь осознал, что над тем чувством, которое он испытал когда-то в Мюнхене, впервые повстречав Амалию, не властны были ни расстояние, ни время…
Он по-прежнему любил Амалию, отдавшую некогда руку и сердце другому мужчине. Хотя теперь это была скорее спокойная и мучительно-сладкая нежность, мало чем напоминавшая ту безграничную, бурную страсть, которая некогда опалила сердце Федора Тютчева.
— Что вы так смотрите, Теодор? Я сильно постарела?
— Амалия, вы, как и прежде, очень хороши собой… — поклонился Федор Иванович. — И я был счастлив в очередной раз удостовериться, что наша дружба изменилась не больше, чем ваша внешность.
— Вы имеете в виду приглашение графа? Пустое, милый друг… Александр Христофорович сам выразил настоятельное желание видеть вас у себя в имении.
— Ах, что за напасть! — всплеснул руками Тютчев. — И в какой надо было мне оказаться нужде, чтобы так омрачить наши дружеские отношения просьбами о протекции! Ну все равно как если бы кто-нибудь, желая прикрыть свою наготу, не нашел для этого иного способа, как выкроить панталоны из холста, расписанного Рафаэлем…
— О, да вы, я смотрю, как и прежде — поэт, дорогой Теодор, — рассмеялась довольно рискованному сравнению баронесса.
— В вашем обществе нельзя не быть поэтом, милая Амалия, — опять поклонился Федор Иванович. — Впрочем, вы же знаете мою привязанность и можете легко себе представить, какую радость доставляет мне любое свидание с вами. После России вы —
