Дочь поэта - Дарья Викторовна Дезомбре
Я хмыкнула. Я обожала его самоиронию. Сюда бы Славика, подумала я, послушать. Иногда мне хотелось их познакомить. Дать Славику так же очароваться Двинским, как очарована была я.
— И что же тогда остается? — улыбнулась я ему снизу вверх.
— Кроме стихов и давних сплетен? — улыбнулся он. — Разве что обиженные нами женщины.
Обиженные женщины. Я вспомнила сложенное в гримасу радости лицо матери на экране ноутбука. О наши еженедельные созвоны по «Скайпу». Двинский обидел ее, она, в свою очередь — нас.
— Ну, этого добра у вас явно было с избытком.
— Сансара нирвана. — Он заухал польщенно. — Были и мы рысаками. Нннно! — Он поднял вверх палец, призывая к вниманию. — Все жены и возлюбленные мои были по-своему прекрасны. Как сказал один француз: «Женщина или гораздо лучше мужчины, или гораздо хуже». Вокруг нас было много таких — ля фам фатальчиков. Они, с одной стороны, подкармливали наших Пегасов, заставляли вибрировать Лиры…
— А с другой?
Он пожал плечами:
— Из поэзии и любовей надо таки выбирать главное, Ника. И женщины, пусть и являются важной составляющей поэтического драйва, но… Никогда, так сказать, не являются занятием на полный рабочий день.
— Включая жен?
— А чем жены хуже? Первая моя была эдакая Спящая-со-всеми-красавица. Вовремя расстались. В паре, согласитесь, должен быть хоть один стабильный элемент. Иначе — какой брак?
— Действительно. — Мы понимающе друг другу подмигнули. — А вторая?
— Вторая — мать моих девочек. И она умерла. Так что о ней — либо хорошо, либо очень хорошо.
— Про третью не спрашиваю. — Я и правда боялась спугнуть его внезапную откровенность.
— Третья, правы мои девочки, сплошное клише. Молодая, неопытная. Зеленый плющ, вьющийся вокруг древнего дуба. Ну, да что там. Дело сделано. А как у вас, Ника, с личной жизнью?
Я запнулась. Говорить с ним о личной жизни отчего-то было неловко.
— Ну же, Ника! Я ведь и правда очень мало о вас знаю. Это даже для меня, старого эгоцентрика, слишком. Вдруг вы уже замужем и у вас четверо малышей?
Я расхохоталась. Навстречу по кромке воды как раз бежала парочка — девочке было года четыре. Пытавшемуся поспеть за ней карапузу — не больше двух.
— Случайно, не ваши?
— Увы!
— Вот это зря. — Он мельком приласкал детскую головку в ангельских кудрях. — Я в этом смысле поэт не слишком типичный. Детей люблю. С внуками бы нянчился, верите? Но дочки мои, засранки, ни в какую. Не делают меня дедом: окончательно и бесповоротно.
Он улыбнулся, дрогнув бровями.
— У меня есть молодой человек, — сказала вдруг я.
— Да? Кхм. Вот и отлично. — Потрепал он меня по голове. Почти так же, как пробегавших мимо детишек.
И вдруг рванул вперед, не оглядываясь.
А я последовала за ним с идиотской блуждающей улыбкой на лице. Двинский меня явно приревновал. И это было чертовски приятно.
Дома, прямо на ступеньках веранды, сидела с ноутбуком на коленях Анна.
— Срочная статья, — пояснила она на наш удивленный взгляд. — Спустилась вниз, чтобы хоть чуть-чуть погоды ухватить — иначе совсем обидно. А вы как — нагулялись?
Мы хором кивнули.
— Вид у вас, по крайней мере, весьма свежий.
Мы с Двинским взглянули друг на друга и расхохотались: оба наших весьма массивных носа — чье фамильное сходство, к счастью, здесь еще никто не заметил, отливали красным. Еще пару дней — и облезут.
— Я в ванну, — кинул Двинский. Это было традицией: прогулка, неспешная ванна под музыку барокко, ужин. Вскоре с другого конца дачки раздались первые скрипичные аккорды.
Я примостилась рядом с Анной: мне давно хотелось расспросить ее о матери. Странно, на даче — ни в общих комнатах, ни в спальнях у дочерей, не было ни одной ее фотографии. Внезапный такт по отношению к Вале? Обида Двинского на супругу, что умерла, оставив на него двух дочек? Что я знала о ней, кроме того, что Двинский ей изменял (с моей матерью)? И, вероятно, не только с ней. Я задумалась, как приступить к аккуратному допросу.
Я повернула голову и вздрогнула: Анна сидела, глядя на меня пристально, будто в первый раз. Я похолодела. Неужели кто-то наконец разглядел наше сумасшедшее сходство?
— Хочу вас предупредить. — Анна бегло улыбнулась. — Для моего отца не существует понятия легкого приятельства. Или — профессиональных рамок.
Я выдохнула — да здравствует семейная слепота Двинских.
— Не понимаю, о чем вы.
Анна прикрыла ноутбук в знак повышенного внимания к беседе.
— Ника, он захочет заменить вам весь мир. Отговорит от жениха, друзей, родителей. Останется только он сам. И на какое-то время такой обмен даже покажется вам равноценным. Но это иллюзия. И расставание с ней будет болезненным. Простите.
Я вгляделась в ее безмятежное лицо. Неужели и тут — ревность? Это было уже второе по счету предостережение — теперь уже от старшей сестры. Значит ли это, что я поднялась на одну ступень с официальными дочерями? То ли еще будет, Нюта, хотелось сказать мне. Это не он мне. А я ему заменю всех жен и дочерей, вместе взятых. Ты уж прости.
И вздрогнула от болезненного торжества. Но вслух ответила так же безмятежно:
— Ничего страшного. Жених, друзья, родители? Из озвученного списка у меня все равно ничего нет.
* * *
Завтрак по традиции накрывала Валя. Это была одна из немногих — если не единственная — ее обязанность в доме. Алекс часто ночевала в городской квартире или приезжала после модных вечеринок совсем под утро и вставала поздно. Анна, напротив, была жаворонком — рано ложилась, но поутру принималась за статьи: писала она для нескольких изданий. Захватывала разные темы — общей оставалась культурная повестка и крайне доброжелательный тон. Я, помнится, еще до встречи с Двинским прочла несколько ее заметок, и они мне показались беззубой скукотой. Не критической оценкой, а скорее информационным листком: вот тут театральные премьеры, а тут — кинофестивали, а там, гляньте — литературные новинки. Казалось бы, яркие культурные события: есть где оттоптаться, сладострастно съязвить, столкнуть, наконец, веер разнополярных мнений, раз уж своего не имелось. Но нет: только вежливый интерес, только нейтральные прилагательные. Двинский как-то мельком прошелся по творчеству дочерей: одна бунтарка, рок-н-ролльщица, любительница вечеринок и мимолетных связей. Короче: сотрясательница основ. Вторая, будто пытаясь скомпенсировать первую, живет в режиме оптимального равновесия.
— Думал, ее рано или поздно выгонят из всех ее
