Двенадцать граней страха - Марина Серова

Пора.

Обойдя здание с торца, я оказалась у служебного входа. Замок оказался приличным, но не из разряда непреодолимых препятствий. Нехитрый набор отмычек — подарок Кирьянова на день рождения (со словами «чтобы ты хоть иногда пользовалась легальными методами проникновения») — позволил мне справиться с задачей за две минуты. Как всегда, я мысленно благодарила полковника за его предусмотрительность и чувство юмора.

Внутри лавки царил полумрак, лишь слабый свет уличных фонарей проникал сквозь витринные стекла, создавая причудливые тени. Воздух пах сандалом, какими-то травами и тонким ароматом зеленого чая. Я включила маленький фонарик, пряча луч в ладони.

Основной зал выглядел как музей восточного искусства — стеклянные витрины с фарфоровыми фигурками, свитки с каллиграфией на стенах, лакированные шкатулки на резных подставках. Все сверкало безупречной чистотой, словно хозяин лавки проводил здесь уборку со священной скрупулезностью.

Но не это меня интересовало. Мне нужны были ответы, а они редко лежат на витрине.

За тяжелой ширмой с изображением журавлей обнаружилась неприметная дверь, ведущая в подсобные помещения. Замок поддался не так легко, как входной, но настойчивость и хорошая отмычка творят чудеса.

Подсобка оказалась намного просторнее, чем я ожидала. Похоже, она занимала половину площади всего здания. И если внешняя часть лавки выглядела как картинка из глянцевого журнала о восточном искусстве, то здесь царил идеальный, почти хирургический порядок мастерской.

Я аккуратно осветила пространство лучом фонарика. По правой стене тянулись стеллажи с аккуратно расставленными инструментами, баночками, коробочками с подписями на китайском. Вдоль левой стены — длинный рабочий стол с идеально выстроенными по размеру кистями, резцами, какими-то специальными приспособлениями. У дальней стены обнаружился небольшой гончарный круг и печь для обжига.

Но мое внимание привлекло нечто другое — второй рабочий стол, стоящий перпендикулярно к основному. На нем расположились чертежи, схемы и… деревянная заготовка многогранника, как две капли воды похожая на гадальные кости Дорохова. Точнее, на одну из костей.

— Кажется, я только что нашла источник поддельных артефактов, — пробормотала я, разглядывая тончайшие детали резьбы.

Работа мастера была безупречной. Если не знать, что держишь в руках новодел, различить оригинал и копию было бы невозможно даже специалисту. Это не просто мастерство — это искусство высочайшего уровня. Чен Ли или его дядя явно унаследовали не только знания, но и редкий талант древних мастеров.

Я сделала несколько снимков на телефон, стараясь зафиксировать все детали. Затем переключила внимание на бумаги, лежащие рядом.

Большая часть записей была на китайском, но схемы говорили сами за себя. Здесь были чертежи японского веера Крутовской, статуэтки божества здоровья Гордеева и, конечно, гадальных костей Дорохова. К каждому артефакту прилагались подробные записи о составе материалов, методах состаривания и, что самое удивительное, точные даты. Судя по ним, подготовка к этой изощренной мести началась более года назад.

Значит, освободившись, Чен Ли не бросился сломя голову мстить обидчикам, а методично, шаг за шагом, готовил идеальный план возмездия. Это многое говорило о его характере: терпеливый, скрупулезный, неторопливый… и оттого вдвойне опасный.

В дальнем углу мастерской почти незаметный за стеллажом стоял небольшой сейф. Старый, но надежный. С ним мои отмычки вряд ли справились бы, но, к счастью, рядом на столике лежала стопка блокнотов в кожаных переплетах. Я взяла верхний.

Записи на китайском — почерк мелкий, аккуратный. Мне это ни о чем не говорило, но мой телефон был готов сделать еще несколько снимков. Листая страницы, я вдруг заметила знакомые символы — те же самые, что были на записке в кармане Лаптева. Я не знала значения, но совпадение было очевидным.

Внезапно мои размышления прервал едва уловимый звук — будто где-то скрипнула половица. Я мгновенно погасила фонарик и замерла, прислушиваясь. Тишина. Возможно, просто старый дом пошевелил костями.

Но интуиция уже вопила на все лады, что пора уносить ноги. Я мельком осмотрела остальную часть мастерской, заглянула в маленькую комнатку, служившую, видимо, местом для отдыха. Там стояли узкая кушетка, небольшой столик с чайными принадлежностями и простая тумбочка. На стене висела фотография молодого человека в академической мантии — того самого, которого я видела на фото в магазине. Чен Ли, сын покойного антиквара и приемный сын Ли Чжана, выпускник престижного университета, проведший десять лет в колонии строгого режима.

Я уже собиралась уходить, когда взгляд зацепился за край книги, выглядывающей из-под подушки на кушетке. Это оказался потрепанный томик в мягкой обложке — личный дневник, судя по датам и почерку, который велся на протяжении многих лет. Большая часть записей была на китайском, но встречались и фрагменты на английском и даже на русском. Пролистав несколько страниц, я с удивлением обнаружила, что русские записи становились все чаще ближе к концу дневника.

Не раздумывая, я сунула книгу во внутренний карман куртки. Чтение чужих дневников — занятие, конечно, неэтичное, но, когда речь идет о расследовании убийства, этические соображения временно отступают на второй план.

Я осторожно вернулась к входной двери, вслушиваясь в каждый шорох. По-прежнему тихо. Заглянув в щель между шторами, я убедилась, что улица пуста, и выскользнула наружу. Замок защелкнулся за моей спиной.

Уже добравшись до машины, я позволила себе выдохнуть. Странное ощущение не покидало меня — словно я только что прикоснулась к чему-то значительно большему, чем просто месть за старую обиду. За всем этим стояла история, корни которой уходили глубже, чем просто судебный процесс десятилетней давности.

Уже сев в машину, я поймала за хвост осторожную мысль. Кто-то что-то мне говорил очень и очень интересное. Только я это что-то упустила. И что же?..

Так, ага. Элизабет Крутовская в своем истеричном раздрае упоминала о том, что Дорохов встречался с каким-то китайцем. Она мельком видела эту сцену. И было сие на нейтральной территории — у торгового центра.

Я набрала номер Гарика и попросила его, если вдруг у него появится возможность, добыть для меня записи с камер у торгового центра. Все-таки журналисты — это особая категория людей, и знакомых, приятелей, друзей у них по всему городу натыкано. И поехала наконец домой, разбираться с полученными не вполне законным путем бумагами.

— Ты вообще представляешь, который час? — Сонный голос Ленки-француженки в телефонной трубке звучал так, будто я разбудила не подругу, а голодного медведя в середине зимней спячки.

— Ленка, милая, у меня к тебе дело государственной важности, — я старалась говорить максимально убедительно.

— В четыре утра все дела имеют государственную важность только для президента и рожениц, — проворчала она. — Ты точно не беременна?

— И президентом точно не стала, — парировала я. —