Идеальная девушка - Рут Уэйр
«Умоляю. Извини меня, Уилл. Прости, что я тебя подозревала».
– И что ты ему скажешь? – нахмурившись, спрашивает Хью.
– Пожалуй, ты прав. – Сердце стучит так сильно, что даже живот вибрирует. Просто удивительно, что этого стука не слышит Хью, не замечает, как она напугана. Немудрено – он смотрит прямо перед собой, на дорогу. – Я просто жалею… боже, я просто жалею, что мы докатились до такого. Он наверняка бесится, гадает, где я нахожусь, не грозит ли мне опасность.
«О боже, только не клади трубку, Уилл. Дослушай до конца, что я хочу тебе сообщить. Не отключайся». Ханна ерзает на сиденье, чувствуя давление ребенка на таз.
– Я понимаю, – с хрипотцой отвечает Хью, печаль в его голосе звучит почти реалистично. – Понимаю, Ханна. Боже, это, конечно, не то же самое, но… ведь он мой лучший друг. Был им.
Повисает долгое молчание.
«Пожалуйста, не вешай трубку».
– Долго нам еще ехать? – наконец спрашивает Ханна. – До полиции? По-моему, мы едем уже целую вечность. Такое ощущение, что мы на полпути до Бервика.
«Уилл, ты слушаешь?»
– Нет, что ты, мы не так далеко, – с некоторым напряжением смеется Хью. Он барабанит пальцами по рулевому колесу. Дворники мелькают туда-сюда с усыпляющей монотонностью. – Не хочешь вздремнуть? Я разбужу тебя, когда мы приедем в участок.
Ханна кивает. Если у нее и оставались какие-то сомнения, то слова Хью их окончательно развеяли. Никому бы в голову не пришло считать ее уставшей – после того, как выпила злосчастного чая, она только и делала, что спала.
Ее захлестывает новая волна страха. Ханна прислоняет руку к стеклу и смотрит в ночь, пытаясь отчаянно найти хоть какой-нибудь ориентир, чтобы сообщить о нем Уиллу.
И такой ориентир появляется. Из темноты выплывает паб.
Ханна моргает, напрягает зрение. Нельзя упустить название на вывеске, но оно написано такими маленькими буквами, а дождь идет такой плотный… Вдобавок вывеска не освещена.
В последний момент Ханна все-таки успевает ее прочитать.
– «Серебряная звезда», – неторопливо произносит она, делая вид, будто думает вслух. – Какое милое название для паба.
Она зевает, чтобы придать своему поведению больше убедительности. Прежнее отупение постепенно улетучивается, по жилам несется поток адреналина, решительно вытаскивая ее из ямы странной усталости, но Хью должен считать, что она еще не пришла в себя.
«Ты это слышал, Уилл? Ты вообще меня слышишь?»
В груди Ханны зарождается всхлип, потому что ее затея, возможно, все равно закончится провалом. Нет никаких гарантий, что звонок не был переведен на автоответчик, что не истек лимит продолжительности вызова и что она не говорит в пустоту.
А потом она чувствует, что телефон в ладони нагревается, но не от прикосновения руки. Таким горячим он становится только во время длительного звонка.
Уилл слышит ее.
И, возможно, приедет за ней.
После
На третьем по счету ухабе Ханну подбрасывает с такой силой, что она больно бьется головой о стекло. Приходит щемящее осознание: вот оно! Пора заканчивать. Больше нельзя притворяться сонной или корчить из себя дурочку, потому что никто, даже Хью теперь не поверит, что Ханна его еще не раскусила.
– Куда мы приехали, Хью? – спрашивает она, испытывая странную гордость от того, что ее голос несмотря на страх тверд и не дрожит.
– Что ты имеешь в виду? – Хью наконец поворачивает к ней голову. Он что-то замечает в ее лице, скудно освещенном огоньками приборной доске и отражением света фар от влажной дороги, и со вздохом сдается. – Ох, как видно, я зря надеялся, что…
Он замолкает, и Ханна продолжает вместо него:
– …такая дура, как я, поверит, будто эта дорога ведет к полицейскому участку?
– Ханна, ты несправедлива. Я никогда не считал тебя дурой.
– Неужели? – с горечью произносит она. – Даже когда я давала в суде показания против ни в чем не повинного человека?
– Честно говоря, улики были довольно убедительны.
– Даже когда я прибежала к тебе, хныча, возомнив, что убийца мой муж?
– Ну, у тебя была причина…
– У меня была причина, потому что ее подсунул мне ты. Но почему? Почему ты остановил выбор на Уилле? Как ты мог? Он же твой лучший друг!
– Потому что он, на мой взгляд, единственный, кого бы ты стала покрывать, – неожиданно резко огрызается Хью. – Любого другого ты, не задумываясь, бросила бы за решетку.
Машина подскакивает на очередной кочке, и зубы Ханны щелкают с такой силой, что голову пронизывает боль. Ребенок в животе отчаянно, словно протестуя против толчков, сучит ножками, Ханна неуклюже ерзает, чтобы ослабить давление на живот. Дождь перешел в морось, но за окном ровным счетом ничего не видно: ни машин, ни огней, ни домов. Уилла тоже не видно. Они далеко заехали по проселочной дороге, даже если Уилл слышал весь разговор и уловил ее подсказки, шанс, что он найдет эту дорогу, затерявшуюся среди десятков других таких же, невероятно мал.
– Где мы? – сквозь зубы спрашивает Ханна. – Куда ты меня привез, Хью? Хотя бы это скажи, хватит уже лгать.
Хью смеется:
– Не узнаешь? Хороша женушка.
– Что? – озадаченно хмурится Ханна. И тут она понимает.
Это пляж. Тот самый пляж, куда ее привозил Уилл в первую неделю после его появления в Эдинбурге. Здесь они плавали, валялись на песке, здесь Ханна решила, что будет любить этого мужчину до конца своих дней.
Телефон в кармане так нагрелся, что его невозможно держать в руке. Он обжигает бедро сквозь тонкий слой ткани. Ей почти больно, но она боится его тронуть, ведь эта обжигающая теплота – единственная ниточка, связывающая ее с Уиллом. Единственный лучик надежды, что Уилл ее слышит. И если разговорить Хью как следует, Уилл, возможно, найдет их. Но как ему передать точно, где они находятся?
– Это наш пляж, – решается она. – Рядом с замком Танталлон. Как… как ты узнал?
– Он сам спросил меня, куда лучше съездить с тобой.
Хью выглядит уставшим. Возможно, он действительно вымотался. Как-никак хранил тайну больше десяти лет. Возможность излить душу, как видно, позволила ему сбросить с плеч тяжкую ношу.
– Я был здесь на летней практике, забыла? Уилл спросил, куда можно с тобой съездить, – в такое место, чтобы было недорого и романтично, и куда можно доехать поездом.
– Но почему… – начинает Ханна, с трудом сглатывает и кладет руку на живот, где беспокойно, словно чувствуя ее нервозность, вновь шевелится ребенок. –
