Когда она вернулась - Люсинда Берри
По какой-то причине Рэй Фишер сильно прикипел к нашему сообществу и несколько дней назад лично позвонил Лео, чтобы назначить интервью. Единственным его условием было, что интервьюировать его должен кто-то местный, и он назвал мое имя, поскольку читал какой-то из моих материалов. Лео не стал терять время на организацию полноценного интервью, поскольку университетская газета уже опережала нас с сюжетом, нам нужно было вырваться вперед, пока наши ближайшие конкуренты – «Сан» – не переманили Фишера.
Лео хотел, чтобы этим занялась я, потому что только у нас двоих был опыт освещения чего-то столь же масштабного. Сам он начинал в динамичной городской газете Детройта, где вел криминальную хронику, пока не дорос до позиции шеф-редактора целой рубрики «Образ жизни». Но отец Лео умирал от редкой формы заболевания легких, буквально доживал свои последние недели, и сам Лео собирался уехать домой, чтобы побыть рядом с ним. Даже учитывая состояние отца, крайне сложно было игнорировать возможность сделать большой материал. В Аркате ничего не происходило. Могли пройти годы, прежде чем нечто подобное вновь легло бы к нам на стол.
Мое интервью с Рэем было назначено на завтра. Я все утро потратила на поиск информации о нем. До основания «Интернационала любви» о нем практически ничего не было известно, да и после него сведения оказались весьма скудны. Все, что я смогла раскопать, – его метрика. Он родился в городке Уэстин, штат Нью-Джерси, в 1960 году. Кроме того, что Рэю Фишеру минуло сорок семь лет, это больше ничего не значило. С «Интернационалом» вышло не лучше. У них не было своего сайта, в реестре коммерческих, как, собственно, и некоммерческих, организаций они не числились. По крайней мере, их не смогла обнаружить я. Единственными упоминаниями об «Интернационале» были некоторые комментарии к религиозной литературе на «Амазоне» и несколько постов в блогах последователей. Как и в большинстве блогов, от первых постов так и веяло энтузиазмом и гун хо[3], которые, однако, в последующие недели неуклонно угасали, чтобы затем и вовсе иссякнуть. Все эти блоги были заброшены уже по нескольку лет.
– Тебя разве не тревожит тот факт, что ты абсолютно ничего не знаешь об этих людях? – спросил Скотт. Его номер я набрала сразу же, как только повесила трубку после разговора с Лео. Не теряя времени даром, я посвятила его в детали.
– Совершенно не тревожит, – рассмеялась я в ответ. – От этого становится только интереснее.
Мне не хотелось признаваться в этом Скотту, но я очень давно ни во что столь всецело не погружалась. Я любила свою семью. Правда. Но бо́льшая часть моей жизни была посвящена удовлетворению нужд других людей. Став матерью, я словно пожертвовала всеми своими правами ради других. Виной тому была моя собственная идеалистическая установка по отношению к материнству, но мне все равно было не отделаться от ощущения, что я никогда не перестаю мыть, чистить и подбирать за другими. Помимо всех приземленных забот, которыми был наполнен каждый мой день, я жаждала заниматься чем-то иным. На самом деле, оказавшись в роли матери и домохозяйки, я никогда не чувствовала себя в своей тарелке, хоть я ни за что бы в этом не призналась. Я ощутила укол ревности в первый же день, когда Скотт вернулся к работе после рождения Эбби, и это ощущение так меня и не покинуло.
Я поспешно схватила с полки соус, требовавшийся для запланированных на ужин котлет по-киевски, и помчалась прочь из магазина – забирать Эбби из школы. Однако теперь с моего лица не сходила широкая улыбка. Я не могла дождаться завтрашнего дня.
Глава 7
Эбби
Сейчас
Я уныло ковыряла мякоть цыпленка в апельсинах. Тот был полит идеальным количеством соуса – точь-в-точь как я люблю, – но заставить себя проглотить хотя бы кусочек я не могла. Я все еще не испытывала голода. Папин же аппетит, напротив, вернулся сторицей. Он заглотил свою говядину с брокколи как дикий зверь и теперь сражался с тем, что осталось на тарелке Мередит.
– Милая, ты должна поесть, – сказала Мередит. В ее глазах читалось беспокойство, а уголки рта опустились вниз.
– Прости, – ответила я. – Мне просто не хочется. Нет аппетита.
Вообще-то не так уж просто сосредоточиться на еде, когда за дверью твоего гостиничного номера стоит вооруженный полицейский. Кто-то из медиков разболтал о маме, и пресса уже вовсю штурмовала больницу. Маркос заверил папу, что приставленная к нам охрана – всего лишь дополнительная мера предосторожности, только ему никто не поверил. Я уж точно. Люди не носят с собой оружие, когда на то нет причин.
Радостное возбуждение, которое я испытывала еще совсем недавно, рассеялось. Теперь я оказалась совсем сбита с толку. Неожиданно для самой себя я разрыдалась. Мередит и папа вскочили на ноги, кинулись ко мне и с двух сторон принялись обнимать, отчего мы трое стали похожи на большой сэндвич. Эмоции, которые копились в моей душе весь день, водопадом хлынули наружу.
– Все в порядке. Не держи это в себе, – тараторили они, перебивая друг друга. – Мы тебя любим. Мы рядом.
Я прижалась к папе, зарывшись лицом в его рубашку. Не могу вспомнить, когда в последний раз я так отчаянно ревела. Казалось, что конца этому не будет, но внезапно он наступил. Рыдания прекратились так же неожиданно, как начались. Я обескураженно выпуталась из их объятий, чувствуя неловкость за свой срыв. Второй раз за этот день Мередит протянула мне салфетку. Никто не предупреждал меня, что будет вот так.
– И что теперь? – тихонько спросила я.
Мередит открыла было рот, чтобы ответить, но тут же закрыла его, позволив папе сказать первым.
– Не знаю, Тыковка. Хотел бы я знать. – Прежде чем продолжить, папе пришлось совладать с собственными эмоциями. – Будем решать проблемы по мере их поступления, как всегда. Может, ты этого
