Нерасказанное - Ritter Ka
– Болбочан перешел на сторону Республики. Изменил.
Гетман молчит.
Берет листок. Разворачивает.
Читает.
******
УНИВЕРСАЛ СИМОНА ПЕТЛЮРЫ
15 ноября 1918 года.
По приказу Директории Украинской Республики, я, как верховный главнокомандующий, призываю всех украинских солдат и казаков бороться за государственную самостоятельность Украины против предателя, царского батрака, генерала Скоропадского, самовольно присвоившего себе права гетмана Украины.
Скоропадский объявлен вне закона за преступления против самостоятельности Украинской Республики.
Гетманские предписания упраздняются; военные части гетмана, чтобы устранить кровопролитие и разрухи, должны перейти к войскам Республики, вслед за уже перешедшими.
Войска Республики преследуют цель полностью уничтожить порядок, заведенный гетманским правительством.
Главный атаман С. Петлюра.
******
Тишина.
Скоропадский закрывает глаза.
"Гетман вне закона"... - шепчет.
Слышен грохот. Город стонет.
Скрегоче зубами
Убитые студенты.
Юные ребята.
Он велел их расстрелять.
Гетман медленно приподнимается и разрывает лист надвое.
Но и это не самое ужасное. Белые офицеры предали. Как только он подписал союз с Россией, они заявили: Никакой Украины не существует и не было никогда.
"Винниченко был прав". – Павел смотрел в стену. Вспомнил его предложение стать президентом. Утратить монархию, но сохранить власть. Единственный, кто предлагал реальный выход. Но это уже не имело значения.
> СКОРОПАДСКИЙ П. Воспоминания:
Последний день моего правления — 9 ноября 1918. Дальше я уже не имел полной власти.
15 ноября я осознал, что даже такой, как Винниченко, оказался прав в вопросе офицерского слова россиян.
> ПРИМЕЧАНИЕ. Гетман лукавил. С 9 по 15 ноября еще можно было изменить. Все. Проявите гибкость.
> КОНОВАЛЕЦ Е., Письма: Если бы тогда Гетман не подписал соединение с Россией, ничто бы не заставило меня выступить против него.
II. ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКИ
15.11.1918 р.
Поезд Киев — Белая Церковь
Двухместное купе.
Володя уезжает с Евгением. Командиром сечевых стрелков.
1. ВОЛОДЯ
Стол. Два мутных стакана в подстаканниках.
Чай с лимоном. Шоколадные конфеты. Евгений откуда-то их принес. Говорит, очень вкусно. Он, должно быть, сладкое любит.
На них обоих форма железнодорожников. Кители. Кашкеты. Выдали еще на собрании.
Графит с малиновым кантом.
Володя разглядел себя в зеркале. На Евгении сидит лучше. Однако еще лучше сидело бы на том, к кому они едут. На балерине всякая форма ложится, как под него кроена.
Дверь закрыта. Их двое. Без посторонних глаз.
Не выходят даже в туалет. Курят в окно.
Свет качается. За окном тьма и размазанные огоньки станций.
Тишина густая, как дым.
Володя смотрит на Евгения краем глаза.
Темно-русый. Усы. Волосы четко вложены, пробор воском. Военная поправка.
Осанка. Галичанин. Чувствуется.
Володя почти не знает.
Видел несколько раз. Разговаривал без спешки дважды.
Чужой. По языку. Религиозный. С греко-католиков. Мракобис.
Младше одиннадцати лет.
Однако это не главное.
Он ветеран. Бежал из плена через полимперии. Пробирался из Царицына на Волге в Киев. Все, чтобы дорваться.
А Володя не воевал.
На войне бывал для статей.
"Да кому ты врешь, Гению?" Снова этот пренебрежительный голос в голове.
Да, Володя, ты ездил к Нему. Даже одежду теплую ему возил. Признайся. А он тебя не заметил.
Оружия у тебя никогда не было. Никакой.
А этот всегда готов.
Убить.
Наверное, во сне тоже.
Надо, то уничтожит. Любого.
Спокойно.
Если Симон скажет.
У таких все просто: приказ – действие – тишина.
Без теорий. Без сомнений.
Его привез в Киев Михновский.
И сразу отдал Симону. Под крыло. Подарочек. Из Галиции.
Львов – больное место. После 1905 г.
Евгений.
Когда две недели назад Володя вычеркнул Симона из штаба восстания, этот начал косо смотреть.
Как на хлам.
Хорошо, что сотник этот ни черта не знает.
2. ЕВГЕНИЙ
Евгений чувствует.
Как только они вернутся, история пойдет по новому пути.
В Белой Церкви Симон. Апостол, командир, голос с неба.
"Отец нации".
Его центр.
Его Украина. В одном теле.
Весь путь мысли крутится только о нем и грядущей войне с Гетманом.
— Вот и мы с Саймоном…
— Скоро приедем, как он там…
— А Симон говорил, что Гетман...
Винниченко этот неуверенный. Как друг. А две недели, как хотел предать дело. Неужели думал, что Симона уберут в тюрьме по-тихому?
Евгений не дурак, хоть и помоложе. 27 лет. Не юноша. Собратья так не поступают. Это что-то другое.
Может быть, политика.
Битва за власть.
Но в это Евгений лезть не хочет. Его дело войско. С тайными играми пусть Симон разбирается.
Главное, чтобы они справились. Впереди очень много работы.
Немцы еще здесь.
А на востоке красные.
И белоснежная армия. Кончена.
Евгений ради Симона отказал землякам. Шухевич уехал как раз сегодня. Разминулись.
Сейчас в Львове все плохо.
3. ПРЕДАНИЕ
Володя слушает. Молчит. Каждое "Симон" режет, как лезвие. Сидит, считает минуты.
Под кителем течет.
Глаза пустые.
Тишина. Гул колес.
Дым заполнил купе.
Фастов.
Короткая остановка.
Евгений выходит на платформу.
Кто-то прижимает ему два листа.
Возвращается. Отдает копию Винниченко.
– От Симона.
Володя берет бумагу.
Взгляд бежит строчками.
“Универсал.
Главный атаман - С. Петлюра.
Точки тают.
Выкалывают глаза.
Катастрофа.
Симон предал договоренность.
Теперь он голова. Володя – закорючка.
Поезд трогается.
Тишина.
Володя едет смотреть в глаза измене.
> МОНОГРАФИЯ.
Целый том Винниченко посвятил дискредитации идеи революции сечевыми стрелками.
“Причинки…” Коновальца содержат подробные контраргументы, почему Винниченко не прав.
С. Петлюра по этому вопросу записей не оставил.
III. МИССИЯ: НЕВЫПОЛНИМА
(СИМОН)
Октябрь-ноябрь 1901
Полтава
Саймон 22
1. ПРЕДЛОЖЕНИЕ. ТЮРЬМА
Два месяца я за решеткой. Посягательство на власть. Чтобы боялся.
Влажный кирпич. Влажный матрас.
Дыра в полу.
Они.
Металлическая кровать вогнутая.
От него болит спина.
Говорят, здесь либо быстро ломаются, либо выходят и начинают командовать.
Я, вероятно, второй вариант.
Четвертый год в движении. Управляю "ячейкой".
Ребята. Без девок. Все знают, кто я. Слушают.
Есть старше меня. Но я все равно главный.
Я недоучка.
Смешно.
Официально меня выгнали за украинский язык.
Неофициально - за "грех совокупления с жандармом и контрабанду".
(С жандармом ничего не было – но кто уже поверит). Теперь я не имею права учиться. Нигде. На всю империю мне места нет.
Чтобы я не стал слишком умен. Чтобы не было аргументов, чего украинцы лишние в царском государстве.
Застучали на переправе. Книги на украинском. Это грех. Распространял ересь. Несуществующим языком.
Уже когда меня упаковывали, я увидел. Это был Грушевский. История Украины-Русы. По-украински. Выдан во Львове.
Запретные книги.
О запретной нации.
Вот такой я преступник. С алфавитом.
******
Кайданки.
Завели.
Раздели. Даже сапоги сняли. Взвесили. Замеряли. Считали шрамы и родинки.
Зубы и уши смотрели. Очки реквизировали.
В заднице искали. Пальцем, обмотанным марлей. Следы мужеложства. Не нашли.
Господи.
Внесли в списки неблагонадежных.
Дали отсрочку.
Меня избрали на студенческий съезд в Питере. Хотя я уже не семинарист. Представитель Полтавы.
Ехал как на святое место. Выступал.
Вернулся. Закрыли.
Сижу. Жду приговора.
Вчера пришел начальник. В погонах.
Уверен, гладко выбрит, говорит, будто щекочет.
Он говорит:
— Ну что, красотка? Докумекал, что без нас ты грязь? Можем все уладить. Полюбовно. Если сам захочешь.
Садится рядом.
Подсовывает пачку сигарет. Я не беру.
— Я же вижу, ты из “этих”.
(показывает рукой – на меня, на рот).
— Думаешь, я не знаю, чем ты, сука хохляцкая, занимаешься? Ты ж по этой части…мастер.
— И вообще… с тебя не убудет. Не строй из себя.
(Пауза)
— Я бы на твоём месте радовался. Мы ведь и так могли все взять. Без спросу.
(ухмыляется).
— А я сижу тут, говорю с тобой. Падла мелкая. Порвали бы втроём, в первый же день. И катали на качельках по очереди, два месяца. А я тебе предлагаю свободу за то,
