Нерасказанное - Ritter Ka

Поднимает руку, будто хочет меня ухватить за лицо. Но передумывает.

Я молчу.

Он не шутит.

Его предложение оседает на мне.

На волосах. На ушах.

Пахнет его одеколоном со спиртом.

Показывает пальцем на дверь:

— Прямо сразу и выйдешь. Если хорошо отработаешь.

(Пауза, смотрит на меня)

— Тебе ж нравится. Еще попросишь добавки.

Оставляет время не подумать.

******

Я не сплю уже две ночи.

Грязь заползла даже в нос.

Не исчезает.

Не могу дышать.

Я себя недооценил. Всякое было.

Думал, что ничего уже не унизит.

Вот. Есть.

Во мне словно сразу две головы:

одна брезгует, другая думает, как выжить, и согласна.

Можно написать письмо отцу.

Он вытащил бы. Но я не хочу его милосердия. Они все меня изменили, когда могли спасти.

С пятнадцати лет сам решаю свои проблемы. Отвечаю за себя. Никому не виноват.

Теперь вот думаю, высока ли это цена за свободу? Сколько я стою? Боже, прости меня.

(Пауза)

Этот в погонах вернется.

Я это знаю. Он будет уверен, что я готов.

Зараз сижу й думаю,

что значит "быть чистым",

когда тебя уже облили помоями.

> ПРИМЕЧАНИЕ. Обзор тела С.Петлюры доступен. В ходе указанных исследований тогда искали остаточные следы биоридинов и повреждения слизистых. Если находили – до 5 лет каторжных работ. Характер повреждений слизистых определяли на глаз, в зависимости от предпочтений фельдшера.

2. ОТЦ. ДВА ДНЯ ПО ТОМУ

Гром ключей.

Скрип замка.

Дверь открывается. Не погони. Мой отец. Василий.

Я стою у него. Как школьник.

Седой, в шинели. Запах дыма, дороги, табака. Глаза не смотрят прямо.

Отворачивается.

– Ну вот, – говорят. — Послал Боженькую казнь. Сын. Позор.

Я молчу.

Отец снимает шапку, вытирает пот, кладет ее на колени.

– За тебя заплатил. Семь десятин. Теперь наешься свободе.

- Отец, вы продали наш лес?

— Так что, уже не нужно было? Ты уже отработал? — кривится.

Глаза в пол.

– У меня семь детей. Все еще хоть как-то. Но ты… Проклятие какое-нибудь.

(пауза)

— Мне сказали, что ты уже и с этим начальником… грешил… совокуплялся…

Я поднимаю глаза.

Он не спрашивает. Просто смотрит. Ему "все ясно".

– Не надо. Не хочу слышно. Ты сам виноват. Предлагают такое, потому что видят, какой ты есть. Гнилое. Сладострастный. Тебя тянет ко греху. Иначе бы не подходили.

Я ничего не говорю. Задыхаюсь.

Ноги ватные. Едва выдерживаю, чтобы не истощило.

Пот течет.

Отец встает.

– Приедешь домой – моли Господа, чтобы простил. Пост возьмешь. Я тебя выдеру, пусть с кровью дурь выйдет.

Одна беда...

Тебе нужно уезжать из губернии.

Подальше. Неделю есть.

Как стыдно, Господи прости.

Сын извращенец.

Мать этого не выдержит. Мы же тебя, как всех растили…

У дверей резко останавливается.

Оглядывается. Глаза темные, полные ненависти и страха.

– Женим тебя, – говорит тихо, но так, чтобы я почувствовал.

— Чтобы из плоти твоя похоть в женщину уходила. Слышишь?

Все семья должна быть в женщине!

Не в мужчине, не в руках, не в гадости!

Перейти в ребенка, как у людей.

Как Бог велел.

Иначе ты не сын мне.

Он резко открывает дверь, выходит.

Тишина. Шаги удаляются.

Я стою.

И знаю: то, что он сказал, не пройдет.

Навсегда в этой тюрьме.

> ПРИМЕЧАНИЕ. Василий Петлюра умер от сердец. нападения 1909 г. Его кредо "Детей любить так, чтобы они об этом не догадываться" (воспоминания С. Скрипника). Он умер, не зная, что у Симона есть Оля.

3. Невеста. НЕДЕЛЯ ПО ТОМУ

Осень 1901 года

Полтава.

Чайно.

Зал гудит от голосов, но очень тихо. Стол лакированный, самовар расписан вульгарными петухами и цветами. Я серая мышь. Спрячусь в углу.

Я думаю о том, как пахнет лес, проданный отцом: сосна, опилки и смазка. Мне сказали: поедешь за границу губернии. Лучше чем дальше. Но куда?

Николай.

Невеселий. Не схожий на себе.

Сел, пододвинул чашку, перемешал сахар, сглотнул и начал говорить.

- Сосулька. Ты едва не запоров. Был на грани, - говорит. — Годы работы…

Он говорит, что он мой адвокат, и все знает. И о ценном предложении. И о десятинах леса. И о том, что я болван. И нужно было отдаться. Потому что земля важнее чести.

— Куда мне ехать? - спрашиваю.

– На Кубань. Там есть партийная ячейка. И Кошиц. Вот билет. — говорит Николай. — К профессору Щербине. Он песни собирает. Этнограф. Понравься ему, покори его. Будь хорошим парнем.

Музыку учи. Голос стал, это твое оружие будет. Вернешься – начнем настоящую работу. Твою миссию.

(Добавляет)

— А… забыл… Грушевский оценил, что ты сел за него. Приедешь туда – пиши статьи. А я ему передам. Он тебя опубликует. Обещал. А Франко тебя ждет. Тебя во Львове уже любят. И ждут.

Я пытаюсь представить, как музыка станет оружием и при чем здесь Кошиц, ученик Лысенко. Николай подсовывает мне бумажку с адресами, как это справочник, а не жизнь.

А дальше снова. Старая шарманка. Любимая песня. "Веселые приключения в симмоновой постели". Чем же сейчас мой член занят.

- Есть девка? – спрашивает просто.

Конечно. У такого красавца, как я, всегда. На каждом шагу по пять девок. Только на улицу выхожу, сразу на спину и бедра разводят.

Но в этот раз действительно есть. Луна уже. Нежная, теплая, кругленькая, с ямочками на щеках и кудряшками, что все никак не хотят держаться за уши. Дарил ей финики. Говорит, сладкие.

Я ее первый. Она любит меня. Делаю, чтобы ей было хорошо. Когда завершает — пищит котёнком. Живем не вместе. Дождалась ли меня из тюрьмы – вопрос.

– Бросай. Забудь, – говорит он резко, как удар ребром ладони. — И не смей жениться. Я тебя лично кастирую по самую кость. Максимум – какие-то случайные.

Я смеюсь тихо, противно. Смех — это единственное оставшееся оружие.

– А твой Володя? - спрашиваю осторожно. — Может, его не тянуть? Достаточно ему на меня дрочить. Все руки стёр в мозоли. На фотографиях он хорош. Высылает мне свои снимки. Найдет себе какую-нибудь женщину. И писателем рано или поздно станет. Он уже студент.

Николай поднимает бровь, как дед, проверяющий, жива ли курица.

- Малыш! Ты сошел с ума? – говорит.

- Und wem wirst du jetzt das Gehirn ficken? (нем. А кому ты будешь мозг трахать?)

Тебе только с ним. Он твоя невеста. Суженый.

(Крестится. Впервые за вечер улыбается)

— Письма пишите. Другого не разрешаю.

Нормальную такую ​​ты жизнь мне придумал, Николай. Даже совокупляться нельзя. Только этот больной с листьями. Отец меня считает извращенцем. Хочет вылечить браком. А наставник запрещает девок.

– Хорошо, – говорю. – Поеду.

Прощаемся. Я вижу в его глазах тревогу: боится, что стану слаб и разрушу то, что он начал строить. Что обменяю его "задачи" на свое удовольствие.

А в этого Володю мы действительно очень многое вложили. Жаль выбрасывать. Я даже повесть с ним написал. О любовниках, ревности и жестокости. Правда, Чикаленко не оценил. Писателя из меня не выйдет.

Улыбаюсь. Имею "невесту". Хорошую. Чернявую. С усами. В письмах. Дожил.

Интересно, что за миссию мне Николай придумал. И от чего она