Посредник - Женя Гравис
– Это так волнующе, Матвей Михайлович. А когда она будет в Америке?
– Должна быть завтра к вечеру. К нашему вечеру. Там-то будет утро. Держим кулаки за успешную посадку в Нью-Йорке!
Соня вновь уселась за свой стол и взяла конверт от письма Непейкова. Он столько раз писал в редакцию. Наверное, будет очень рад узнать, что его наконец опубликуют.
Софья в недоумении уставилась на обратный адрес. Как-то раньше совсем не обращала на него внимания. На конверте значилось: «Ответ прошу направить в канцелярскую лавку в Проточном переулке. Непейкову, до востребования».
Неожиданно. И удивительно, что фамилия графомана тоже начинается на Н. И письма он отправляет через ту же лавку, что и Сонина новая подруга по переписке. Может ли случиться, что эти двое – на деле один человек?
Нет. Невозможно. Соня отогнала эту мысль как совсем невероятную.
Но в лавку, так и быть, сегодня придется отнести два письма.
* * *
«Ты знаешь, что там», – твердил себе Митя, но продолжал негромко стучать в дверь Яворского, надеясь, что тот сейчас откроет. Добредет, медленно шаркая, и откроет.
– Эдуард Витальевич!
Тишина.
И собака продолжает плакать.
«Ты знаешь, что случилось. Ты же видел его той ночью, когда примерил кольцо».
Самарин вернулся к двери соседа через несколько минут – с дворником Федором и запасным ключом. Последний пролез в замок, преодолев небольшое сопротивление: за дверью что-то железное стукнулось о пол и звякнуло.
Зашли в квартиру.
– Может, не надо, Дмитрий Александрович? – опасливо спросил Федор.
– Я полицейский, – напомнил ему Митя.
Яворский лежал в постели. Очень спокойный и безмятежный, с закрытыми глазами. Матильда пристроилась рядом, тихо поскуливая. Митя положил пальцы на бледное сухое запястье. Холодное. Повернулся к дворнику и отрицательно покачал головой.
– Ох, Диос Милосердный! Преставился, значит, дедушка. – Федор стянул картуз, засунул под мышку и сложил пальцы пирамидкой.
Самарин достал из кармана блокнот с карандашом, вырвал лист и набросал на нем цифры:
– Позвони на этот номер. Попроси доктора Шталя. Пусть приедет вместе с бригадой. Иди. Я здесь побуду.
Дворник ушел, а Митя отворил дверцу шкафа возле кровати, отыскал чистую простыню, накрыл тело. Попытался убрать собаку с одеяла. Та лишь тихо взвизгнула и уперлась лапами. Слабо, но настойчиво.
Пусть. Митя уселся в кресло в ожидании. Вспомнил, как Яворский исполнял «Пляску смерти». Самозабвенно, талантливо. Он действительно был хорошим музыкантом. Интересно, осталась у него родня? И надо бы известить руководство симфонического оркестра. Все-таки он там столько лет играл…
– Работаешь, не выходя из дома? – Шталь зашел с широкой улыбкой на губах, но, увидев Митино лицо, стал серьезным. – Твой сосед? Знакомый?
Самарин кивнул. Глеб откинул простыню, прощупал пульс, отодвинул веко… Мите смотреть на это не хотелось. Через пару минут Глеб накрыл тело обратно:
– Полагаю, умер во сне. Возраст, сам понимаешь… Подозреваешь внешнее воздействие? Или самоубийство?
– Нет, – ответил Митя. – Вероятно… Что-то с ногой. Может быть, тромб.
– И давно ты диагнозы ставишь? – пробормотал Шталь. Без издевки, скорее – с некоторым удивлением.
Митя смотрел на него и не мог отделаться от видений ночного сна. От голоса Глеба в телефонной трубке, который был таким отстраненным и чужим. Что могло произойти, после чего лучший друг перестал с ним общаться? На миг сыщик ощутил неудержимое желание броситься домой, вытряхнуть из жестянки перстень, чтобы… Чтобы что? Чтобы привести в исполнение то, что рассорит их навсегда?
– Эй, ты в порядке? – Глеб привычно взлохматил волосы. – Ты вроде не говорил, что вы с этим старичком так приятельствовали. Соболезную.
– Я в норме. Увези его, пожалуйста, я с тобой позже свяжусь.
Матильда бросилась за носилками. Митя ее поймал. Весила она совсем немного – комок белого меха да тощие лапы.
Самарин прихватил из квартиры соседа ошейник с поводком, запер дверь. Выслушал дома причитания и вздохи от Даши, которая посокрушалась над «бедным дедулечкой» и пообещала присмотреть за «животинкой».
Смотреть на Дашу сыщик тоже не мог. Слишком уж разительно она отличалась от той, что приснилась ночью.
«Ненавижу сны», – думал Митя, поднимаясь снова в квартиру Яворского. Проверил бюро и рабочий стол в поисках важных бумаг. Может, найдутся письма родственникам, номера телефонов, завещание… Ну хоть что-нибудь. Ничего полезного. Ноты, записки прислуге, снова ноты… Паспорт. А это пригодится.
Вернулся к себе и телефонировал Вишневскому с просьбой найти родню музыканта.
Начинался второй день ультиматума.
По коридорам Московской императорской консерватории сыщик плутал довольно долго, поскольку никто из встреченных им людей понятия не имел, кто такой Яворский и к кому Мите следует обратиться. В конце концов, его отправили в кабинет какой-то Зиночки, которая точно должна была знать, что делать.
Зиночке было под пятьдесят лет и под сотню килограмм веса. На табличке на двери ее кабинета значилось: «Чиндяйкина З. И. Председатель профсоюзной комиссии».
Зиночка оказалась очень деятельной дамой. Выслушала Митю, задала уточняющие вопросы и хлопнула на стол объемный гроссбух.
– Ага, был такой, – ткнула она пальцем с блестящим красным ногтем в нужную строку. – Ушел на пенсию пять лет назад, взносы платил исправно. Вы его родственник?
Митя неопределенно кивнул.
– Значит, фотокарточку в холле повесим с соболезнованием. Вы фотокарточку принесли?
– Нет.
– Ну как так? Ладно, посмотрю в архиве, может, найдется. Венок… На венок положено пять рублей. «От скорбящих коллег». Стандартная надпись. Куда венок прислать? Когда похороны?
– Я не знаю, – растерялся Митя.
– Что-то вы не подготовились совсем. Я тут стараюсь для вас, организую все. Узнайте. Сообщите. Мы как профсоюз от своих обязательств не увиливаем. Положен венок – будет венок. Визитную карточку возьмите. И телефонируйте мне потом, куда прислать.
Лев Вишневский в свою очередь тоже ничего приятного не сообщил:
– Записей о браке или о детях господина Яворского я не обнаружил. Также нет сведений о каких-либо родственниках. Завещания тоже не имеется. Глеб уже сделал вскрытие в срочном порядке и прислал заключение. Это был тромб в ноге, который оторвался.
«Значит, придется самому», – понял Митя и, поколебавшись, попросил телефонистку соединить его с похоронным бюро «Тихий угол».
Трубку, слава Диосу, взял Петр Хауд, а не его жена. Внимательно выслушал, задал вопросы и сообщил, что перезвонит через полчаса.
Не соврал.
– Дмитрий Александрович, я все выяснил. – Хауд немного волновался, но говорил уверенно. – Ваш… сосед, хоть и не заслуженный артист, но как музыканту со стажем ему все равно полагается вспомоществование на похороны от Управления культуры. Я могу заняться. И еще: есть хороший участок и удобное время на
