Последний кайдан - Элла Чак
Он не сводил взгляда с Нацуми.
– Меня зовут Акио.
– Мою кошку тоже зовут Акио, – вмешался я.
Прекрасно! Ещё и его имя означает «герой»!
– Нет у тебя кошки, Хатиро.
– Да, нет! Но будет! И не кошка, а крыса! Я назову свою крысу Акио! – Я ткнул крылом в красавчика. – Такую же крысу, как ты! «Спасти» – кто так спасает? Проткнули мне лапу, крылья помяли!
Акио окинул взглядом свой немногочисленный отряд.
– Нас призвал к вам на помощь хранитель леса.
– Не нужна нам никакая помощь! У нас всё под контролем!
– И Призрачный самурай?
Акио продемонстрировал ворох моих чёрных перьев.
– Ты оставил слишком много следов, тэнгу. Совсем птенец. Не знаешь леса. Не знаешь обрядов и традиций.
Я выхватил охапку своего «подшёрстка» и принялся втыкать потерянное на место. Нацуми продолжила разговор:
– Призрачный самурай? Он здесь?
– Он движется к храму. Как вы, потомки самураев.
Я выронил все перья, а Нацуми пальнула стрелой в землю. Акио захотел помочь выдернуть стрелу, и их с Нацуми руки коснулись друг друга. Пришлось раздвинуть одного влево, другую вправо и попытаться выкорчевать стрелу самому. Но Нацуми не оценила мои (похоже, бесполезные) потуги поднять с земли её стрелу, которую может выдернуть только сам лучник. Она не сводила глаз с Акио.
– Ты знаешь про храм? И про потомков?
– Пришла пора завершить игру в сто свечей. На кону ваши жизни.
– Почему мы стали такими? Почему Хатиро превратился в тэнгу, а Киро стал волком? Почему Касуми управляет полёвками, а я вижу мёртвых и предчувствую смерть?
– Ты делаешь кое-что другое, – сверкнул взглядом нурарихён.
– Что?.. Что ещё я делаю?..
– Повелеваешь воском, из которого…
Я прервал его, потому что воском здесь повелевал я один.
– Не Нацуми хранила свечу пять столетий, а я. Мой род. Мой дед погиб, спасая её.
– Нацуми чуть не погибла, спасая тебя, твоего деда и свечу. Древние знали, что такое может случиться. У тебя была не сотая свеча.
Из меня рвались необъяснимая агрессия и злость. Я презрительно посмотрел на красавчика.
– Сколько можно носиться с этими свечами?! Я сам её потушу! Сам потушу вашу сотую свечку! И буду тушить её, пока она прахом не станет!
Для наглядности я растолок когтями белый гриб, и он выпустил облако спор.
Акио поднял на меня глаза с тем же голубым отблеском, какой я заметил в гнезде в глазах Нацуми. Его голос звучал отрывисто и быстро, как у приговорённого к смерти с петлёй на шее, который пытается успеть во всём признаться.
– И выпустишь самое страшное зло, какое видел этот мир.
Я схватился за голову.
– Ну тогда зачем мне её тушить-то?! Я и не собираюсь! Пусть ещё погорит пятьсот лет!
– Боюсь, – ответил Акио, – у неё нет столько времени. Потомки самураев никогда раньше не находили друг друга. Ваша судьба – быть здесь. И тот, кто охотится на вас, идёт по вашему следу. Или вы победите его, или он вас.
Нацуми инстинктивно схватилась за свои остриженные синие волосы и покраснела.
– Так ты очень красива, Нацуми, – улыбнулся ей Акио. – Так ты стала сильнее.
– Спасибо, – покраснели её щёки ещё сильнее.
– Ну хватит! – ударил я крылом себя по лбу. – Может, и нет никакого Призрачного самурая! Всё ты наврал!
– Верховные не врут, – поклонился Акио.
Мне стало неловко и стыдно. Всё равно что директор магазина кланяется мальчишке, взявшему с полки и съевшему конфету, не заплатив, произнося: «Красть нехорошо, малыш». Рядом с Акио я ощущал себя глупым и вороватым. Как будто мне было мало Оками с его белоснежным загривком, теперь ещё этот тыквоголовый! Н-да, вздохнул я, не повезло Нацуми, что вокруг неё сплошь такие женихи: псина-оборотень, тыква-монах и красноносый с биполярными настроениями.
И надо было мне сказать Нацуми, что я признаюсь ей не в любви! Ведь я, надеюсь, нравился ей. Она ждала признания, но я сказал, что отношусь к ней как к сестре. Никогда не прощу себе тех слов! Я потушил огонь в её сердце, и запасного у нас с Нацуми не было. Теперь в панике я пытался потушить искру каждого, кто приближался к ней.
– Идёмте, – махнул рукой Акио. – Мы отведём вас в храм священной рощи. Вас уже ждёт хранитель леса.
Нацуми закинула колчан со стрелами за спину.
– Кто он? Кто отправил вас нам на помощь?
– Верховный оками, которого ты знаешь как Сато Киро.
– Откуда он знает, где храм?
– Его привела память рода. Волчья память той ночи, когда он принял свою судьбу через страдание.
Я фыркнул:
– Почему так много негатива? Всё время страдания и боль, все умирают рядом с нами! У Нацуми отец захлебнулся супом, а мама не видит её в упор. У меня дедушка умер, а родители не могут побыть со мной рядом даже полчасика. Отец Касуми исполосовал фарфором её лицо, а мама пролежала в забытьи шестнадцать лет. Киро выдернули руки и ноги в приюте, и он убил своего учителя. Почему нам выпало всё это?
Спрашивал Акио я, но, отвечая, он смотрел на Нацуми. И я точно знал, что он что-то скрывает. Он боится расстроить Нацуми, потому что у него заискрило в одном месте! Припрятал бы он свой фитиль, пока я «случайно» не саданул ему туда когтями!
Акио ответил в привычной уважительно-скрытной манере:
– Всё это последствия игры. И решений ваших предков.
17. Оками
Шаровая молния, луна и волчий вой из бури
Как только губ Касуми коснулись капли живой воды, глаза её распахнулись. Пусть маска всё ещё закрывала половину лица, я точно знал, что она смотрит прямо на меня. Грудную клетку Касуми наполнил глубокий вдох, кожа порозовела, синий цвет губ сменился алым, когда она прошептала:
– Хочу снять… это…
Её рука поднялась к лицу и прикоснулась к горнолыжной маске с покрашенным чёрной краской стеклом.
– Мои глаза больше не видят так, как глаза людей. Но я хочу, чтобы ты видел меня, Оками. Когда посмотришь на меня, ты увидишь моё лицо, а не чёрное пятно.
Я ответил:
– Во мне чёрных пятен в тысячу раз больше, чем одно твоё. Не обманывайся, Касуми. Я не белый и не пушистый. Я оборотень. Ты знаешь, что это значит.
– Значит, ты…
Я
