Призрак Мельпомены - Лора Перселл

Я напрягла слух и сосредоточила внимание на их механическом сердцебиении. Может быть, если я хорошенько прислушаюсь, то смогу различить этот шепот, о котором говорила Лилит. Но у меня не получилось. Только мое дыхание и пульс, подстраивающийся под ритм часов. Мой указательный палец коснулся задней крышки часов в поисках слов «Homo fuge». Я нащупала их, грубые и яростные. Мне казалось или в том месте металл был теплее на ощупь?

Лилит закричала.

Обрушившаяся после этого тишина была еще хуже. Я заозиралась вокруг и только тогда заметила, как чисто и уютно было в той комнате, будто в кабинете благородного джентльмена. Раздавшийся крик совершенно не вязался с этой обстановкой. Неужели где‑то рядом в самом деле могла быть другая комната с держателями для ног и острыми металлическими инструментами? Мне не хотелось об этом думать. Проще было сосредоточиться на часах.

Я наблюдала за тем, как проходят минуты, но не чувствовала времени. Мне показалось, прошла вечность и в то же время одно лишь мгновенье, когда дверь со скрипом открылась. Женщина ввела в комнату Лилит с такой нежностью, какой раньше за ней не наблюдалось.

Лилит осторожно шагала, слегка согнувшись вперед, взгляд ее серых глаз был затуманен хлороформом.

– С ней все в порядке? – Я встала так быстро, что чуть не уронила на пол ее вещи. – Она ужасно бледна.

– Было небольшое осложнение, – ответила женщина. – Не совсем типичный случай.

– Насколько нетипичный? Она поправится?

– Я ведь не врач. Не могу вам сказать.

Но она знала достаточно, раз между бровей у нее пролегла морщинка. Внезапно мне пришла в голову мысль о том, что сама я этого врача так и не видела – он прятался за этой женщиной, как за маской.

Лилит разомкнула губы в бледной улыбке.

– Его больше нет, – произнесла она хриплым голосом. – Я свободна.

Первым делом она выхватила у меня из рук часы, а потом оперлась на мое плечо, и я укутала ее шалью. От нее пахло лекарством и чем‑то неприятным. Я водрузила ей на голову шляпку, а перчатки сочла не самой важной деталью.

– Я послала за кебом, – сообщила нам женщина. – Вашей хозяйке не рекомендуется утомлять себя ходьбой. Как только доберетесь до дома, уложите ее в постель. Ухаживайте за ней как можно лучше. Не давайте опиума от боли, пока из организма не выйдет хлороформ, чтобы не замедлить работу сердца. Регулярно меняйте простыни. День или два у нее будет кровотечение.

Усвоить все это сразу было сложно.

– Кровотечение будет сильным?

– Бывает по-разному. Чтобы восполнить потерю, ей нужно пить побольше вина и находиться в тепле. Приглядывайте за ней. Следите, чтобы не появились признаки нервного возбуждения, головокружения или тошноты.

Все эти признаки присутствовали у меня самой.

– Что мне делать, если они появятся?

Женщина глянула на Лилит.

– Срочно найдите врача. Не говорите о том, что были здесь. И молитесь, надеясь на лучшее.

Значит, нас бросали на произвол судьбы.

Как шеф мог оставить Лилит в таком состоянии, если она действительно была ему небезразлична? Она висела на мне, как тряпичная кукла, и я почти дотащила ее до двери поджидавшего нас кеба. Забираясь в него, она едва шевелила ногами.

Я сообщила кучеру адрес и села рядом с Лилит. Она схватила меня за руку. Пальцы ее были холодны.

– Теперь мы справимся, – пообещала я ей, когда экипаж тронулся. Это была постыдная ложь. Я ни за что не могла ручаться.

– Ох, Дженни. Мне очень себя жаль.

– Худшее уже позади.

– Да, да. Это меня радует. Но от тряски мне очень больно.

Она закрыла глаза и тяжело дышала. Когда экипаж поворачивал, казалось, ей понадобилась вся ее воля, чтобы не закричать.

Только бы она не истекла кровью, молилась я. Только бы кровотечение не началось в кебе и все это дело не выплыло наружу. Достаточно ли ваты подложил доктор? Я уже с десяток раз представляла себе сочащуюся через подол теплую кровь; образ получался очень ярким, и когда кучер открыл двери, я думала, что сейчас наши юбки окажутся в красных пятнах. Но ничего подобного не случилось.

– Идем. Мы дома.

От страха я выдернула Лилит из экипажа слишком грубо. Она взвизгнула и напугала лошадь. Все мои мысли были о том, как бы поскорее оказаться в доме, подальше от любопытных глаз. Кучер с подозрением посмотрел на нас, а потом хлестнул лошадь и уехал.

Теперь Лилит согнулась почти пополам. Я позволила ей прислониться к стене и принялась шарить у нее в кармане в поисках ключа. Там, к своему неудовольствию, я нащупала что‑то теплое, наводившее на мысли о том, что под слоями юбок что‑то пульсирует. Пока я вставляла ключ в замочную скважину, Лилит вырвало возле розового куста. Это был один из симптомов, коих мне было сказано опасаться. С другой стороны, разве от боли человека рвет не чаще, чем от хлорного эфира? Я поспешила завести ее в дом, пока нас не заметил никто из соседей.

Эвридика не подбежала нас приветствовать. Она сидела под лестницей и с опаской наблюдала за нами из полумрака.

Лилит простонала:

– Меня будто проткнули раскаленной кочергой, а ноги сковали цепями.

– Давай уложим тебя в постель. Тебе велели лежать.

– А лестница! Черт бы побрал того, кто придумал лестницы! Я не могу, Дженни. Не могу.

Я постаралась унять разрастающуюся панику.

– Тогда… на диван?

– Мне нужно в туалет.

– Но это ведь наверху!

– Я знаю.

Я в отчаянии озиралась вокруг. На кафельных плитках у нас под ногами появились пятна. Небольшие капельки крови, падавшие с Лилит. Я выругалась.

На моей памяти ма рожала трижды. Это всегда было очень волнительно, но я всякий раз была уверена в благополучном исходе. Теперь же младенца, которого надо было бы нянчить, не было, а посылать за помощью было очень и очень рискованно. Зачем я только вообще на это согласилась?

– Придется мне тебя отнести.

Лилит была выше меня ростом. Она не отличалась тяжеловесностью, как, впрочем, и я. К тому же мы обе были тепло одеты. Я видела только один способ преодолеть подъем. Прислонив Лилит к перилам лестницы, я разделась до исподней сорочки и шаровар, после чего мои руки и ноги стали двигаться свободнее. Затем я начала раздевать Лилит.

Она была холодной, как ледышка. Двигаться она почти не могла; она скрючилась и сжалась, как ладонь в кулак, и мне пришлось