Зверь - Кармен Мола
Хлипкая дверь оказалась не заперта и словно приглашала заглянуть внутрь.
— Гриси?
Из-за двери донесся еле слышный голос — то ли прерывистая жалоба, то ли монолог актрисы, разучивавшей роль. Доносо вошел в комнату: Гриси лежала на тюфяке, расстеленном поверх двух скамей, составленных вместе. Почти весь пол был закрыт погрызенной мышами циновкой. Других декораций на этой убогой сцене не было. Луна — единственный источник света — висела над дырой в потолке мансарды. В ненастную погоду в комнату легко проникали холод и дождь…
Увидев Доносо, актриса испугалась:
— Кто вы такой?!
— Вы Гриси?
Она настороженно разглядывала его сквозь грязные пряди волос.
— Уходите, я позову полицию...
— Я и есть полиция.
Доносо подошел ближе к тюфяку. Гриси торопливо села, отбросив волосы с лица, и он заметил в ее взгляде слабый отблеск прошлой, более счастливой жизни. Но сейчас перед ним была неухоженная, желчная, потрепанная жизнью, но все еще полная сил и готовности противостоять свалившимся на нее бедам женщина. Доносо вспомнил, как ее описывал Диего, и согласился, что в Гриси есть и благородство, и красота, сохранившаяся, несмотря на тяжелые удары судьбы.
— Что вам нужно?
— Я хочу знать, зачем к вам приходил этот дипломат.
— Кто?..
— Не пытайтесь мне лгать, я шел за ним до вашей двери.
— Асенсио… просто навещает меня. Он мой поклонник. Ему нравится моя игра. Он принес пирожные. — Гриси указала в угол, где стояла маленькая коробка. — Хотите? Угощайтесь.
— Для поклонника он слишком грубо с вами обращается. На днях он силой увез вас от театра. Приятельнице вы говорили, что за вами следят… Что вы имели в виду, Гриси?
— Он пришел за мной на репетицию, но не обращался со мной грубо. Меня ищут другие люди…
— Кто вас ищет?
— У меня болит голова… Идет кругом…
— Вы курили опиум?
Опиумные курильни, распространенные в Китае, появились теперь и в китайских районах американских и французских городов. В Барселоне, в районе Раваль, было несколько подобных заведений, а в Мадриде — пока только одно, на улице Крус. О нем мало кто знал, и заправлял в нем китаец. Говорили, что в Париже немало представителей высшего общества пристрастились к опиуму, но в Мадриде его курили одни уголовники да проститутки. В мадридском притоне не было ни экзотических лежанок, ни изящных трубок для курения — только сальные матрасы на полу, отсыревшие стены и тошнотворная грязь.
Доносо присел рядом с Гриси и увидел, что она не может сосредоточиться и будто плавает в зыбком тумане.
— Вы побывали на улице Крус, верно?
Гриси крутила головой, словно головокружение ей нравилось.
— Я видел, как опиум действует на людей, и знаю, что от него трудно отказаться. Улица Крус не место для такой женщины, как вы.
Гриси склонила голову набок и снова с удивлением посмотрела на Доносо. Он казался ей видением, внезапно вторгшимся в ее сон. Повязка на глазу, потертая форма королевского стражника, неухоженные усы. Что такого нашел в ней этот человек? Она слабо улыбнулась:
— Для такой, как я? Да я никто!
— Вы актриса, у вас есть талант. Вы выступали на сценах Парижа, Лондона…
Гриси прислонилась к стене. На ее лице появилось мечтательное выражение:
— Париж… О, это действительно столица мира! Не то что эта клоака… До сих пор помню, как мне аплодировали после каждого спектакля, какие цветы мне бросали. Я обедала в роскошных ресторанах, меня приглашали на изысканные празднества… Пока не умерла моя дочь.
— Вы из-за этого оставили сцену?
Гриси понемногу приходила в себя, и Доносо не хотел заканчивать разговор.
— Нет, я выступала и потом. Но однажды вечером один из моих коллег-актеров отвел меня в курильню. Она была такая элегантная… Опиум помогал забыть о том, что сделали с моей Леонорой. Ее убили, я вам говорила? От нее остались только куски — как от фарфоровой куклы, которую швырнули на пол… Ей оторвали голову, руки… А полицейские даже слушать меня не захотели.
— Я полицейский, и я вас выслушаю, — пообещал Доносо. — Но вы должны рассказать мне все без утайки.
Гриси несколько раз покачала головой и вдруг указала на коробку с пирожными. Доносо подал ей подарок Асенсио. Она раскрыла коробку и с отвращением отбросила. Один вид пирожных вызвал у нее тошноту.
— Я друг Диего Руиса, журналиста, которому вы рассказали свою историю. Почему вы прячетесь, Гриси? Мы ведь хотим вам помочь.
— Мне угрожали, — ответила она, и по выражению ее лица он понял, что она сразу пожалела о том, что сказала.
— Кто вам угрожал?
— Это очень могущественные люди, с ними лучше не шутить! Они на все способны…
— О ком вы говорите?
— Дело было в Париже… Мой друг из театральной труппы сказал, чтобы я не пыталась выяснить, кто виновен в смерти дочери, чтобы просто жила, как прежде. Передать это мне ему велели карбонарии.
— Карбонарии?
— Так они себя называли.
— Они преследовали вас, угрожали?
Актриса снова покачала головой. Затем кокетливым жестом поправила волосы. Доносо не мог отвести от нее глаз, смотрел на нее как зачарованный. Она это заметила.
— Вы пожираете меня глазами.
— Извините. Просто…
— Просто вы считаете меня красивой. Хотите прилечь со мной рядом?
— Думаю, вам не следует ходить в курильню на улице Крус. Никогда.
— Мне надоели мужчины — обращаются со мной как с ребенком.
Доносо не отреагировал на это замечание.
— Гриси, ради бога, скажите, эти карбонарии преследовали вас?
— В Париже они предупредили меня через приятеля. А здесь снова угрожали мне. Они знают, что я в Мадриде, что я могу заговорить… И они этого не допустят. Меня убьют. Скажите тому журналисту, чтобы забыл обо мне, мои дни все равно сочтены…
— Не говорите так. Вас не убьют!
— Невозможно вечно прятаться. Нельзя все время спать, пытаться забыть… Да и укрытие тут ненадежное. Асенсио нашел меня. Найдут и они. Но я больше не могу, пусть уж лучше найдут меня и убьют. Мне больше некуда идти.
Она закрыла лицо руками. Сердце Доносо бешено заколотилось. С тех пор как его бросила жена, он не вступал в отношения с женщинами, если не считать услуг, оказываемых в доме Львицы. Полицейский испытывал стойкое отвращение к женскому полу и сейчас удивился тому, как твердо прозвучал его голос:
— Я не оставлю вас, Гриси. Вы пойдете со мной. Я о вас позабочусь.
41
____
— Карбонарии.
Доносо произнес это слово так, будто выложил на стол костяшку домино. Диего уставился на него с изумлением.
— Ты ей доверяешь? Она была не в дурмане?
— Я ей доверяю.
— Доносо, ты сам называл ее пьяницей, а теперь мы полагаемся на ее слова?
Доносо взял кувшин и налил два стакана вина. В его движениях была непривычная церемонность, и это не ускользнуло от внимания Диего. Его приятель поднял стакан.
— Гриси теперь со мной. Я оставил ее дома отсыпаться и буду ее оберегать. Ведь я полицейский; в этом, кажется, и состоит моя работа.
Диего улыбнулся — перед ним был сейчас совсем другой человек. Из грубой оболочки выглядывал юнец, попавший в плен иллюзий.
— Удачи тебе с ней, приятель.
Они чокнулись и осушили стаканы.
— Что она говорит об Асенсио де лас Эрасе?
— Он якобы просто поклонник ее таланта. Угрожал ей не он.
— Ты и этому веришь?
— Верю. Не сомневайся, мой нюх никогда не подводит. А как обстоят дела с перстнем?
— Сеньора де Вильяфранка оказалась крепким орешком. Она не захотела пойти со мной и отдать Лусии перстень. Сказала, что сначала должна навести обо мне справки.
— Как она могла не поверить репортеру, который не в состоянии даже заплатить за квартиру!
