Крестные матери - Камилл Обре

– Итак, – произнес Марио, когда они устроились на заднем сиденье автомобиля, – у нас все получилось!

* * *

Коттедж, снятый для их медового месяца на озере Кэндлвуд, в косых лучах осеннего солнца выглядел просто волшебно. Среди недели здесь было не так много гостей, что позволяло молодоженам пребывать в тишине и уединении, которого они так жаждали. Природа тоже была к ним благосклонна – дни стояли удивительно теплые, так что они могли взять каноэ и переплыть озеро, которое сверкало под ярко-голубым осенним небом.

Отдых все еще казался Филомене удивительной роскошью – проводить дни на свежем воздухе только для удовольствия, а не ради работы на ферме. Они устраивали пикник, потом лениво плыли обратно, а вечерами после ужина сидели на крыльце и при лунном свете попивали вино. Их тела инстинктивно следовали солнечному ритму, так что в постель они отправлялись рано. В эти страстные прохладные ночи они лежали в мягкой полутьме, занимались любовью и строили планы.

В первую ночь, когда Филомена пошла в ванную, чтобы переодеться в ночную рубашку, она почувствовала страх, хотя Розамария уже давно объяснила ей основы супружеской жизни и научила, что мужчину нужно «приручить», чтобы он не торопил события.

Но когда Филомена скользнула в постель, Марио, нашептывая ей приятные слова, неторопливо ласкал ее тело, подогревая ее страсть, и Филомена, поначалу очень смущенная, с удивлением обнаружила, что может получать удовольствие от желаний, которые не нужно было больше подавлять. После она спала так глубоко и с таким удовлетворением, что, казалось, это было похоже на память о первобытном прошлом.

Было легко привыкнуть к тому, чтобы вставать рано, с первыми нежными лучами солнца, делить быстрый завтрак и отправляться в каноэ по озеру, наслаждаясь осенней природой. По соседству с ними дружелюбно плыли утки, над головой пролетали клинья птиц, и мелкие лягушки забавно отпрыгивали с их пути, издавая странные свистящие звуки.

Порой Филомена с Марио почти не разговаривали на озере, счастливо переглядываясь, когда замечали что-то необычное и чудесное – лебедя, который с хлопаньем крыльев неожиданно взмывал в воздух, или рыбу, грациозно выпрыгнувшую из воды. Марио был знатоком рыбалки, а потом они готовили то, что он поймал. Филомена не выходила рыбачить на лодке много лет и не осознавала, насколько ей этого не хватало. Но это с болью напоминало ей об отце. И однажды вечером случайная фраза Марио заставила ее открыть больше, чем она когда-либо намеревалась.

Она лежала в темноте в постели, испытывая приятное утомление после целого дня на свежем воздухе. Марио стоял у окна и смотрел на звезды, а потом задумчиво произнес:

– Когда я был маленьким, я часто воображал, будто не принадлежу этой семье. Я читал много книг – ну знаешь, про сирот, которые потом оказывались принцами или воинами. Я был уверен, что когда-нибудь покину родной дом и вытащу меч из камня или переплыву бурное море, чтобы оказаться в волшебном королевстве моего родного отца.

Но когда он подошел к постели и лег с ней рядом, Филомена неожиданно выпалила:

– Ты не понимаешь, о чем говоришь! Нет ничего хорошего в том, чтобы остаться сиротой. Это ужасно. Ты должен пасть на колени и молить Бога о прощении за свою неблагодарность.

Под покровом темноты она разрыдалась, и Марио потрясенно повернулся к ней. Он, не задумываясь, заключил ее в объятия, укачивая ее, нашептывая что-то успокаивающее, пока наконец не спросил:

– Что случилось, любовь моя? Что тебя так расстроило?

И во внезапном оживлении она торопливо рассказала ему всё: как ссорились родители, как мать увезла ее, как отпустила ее руку, чтобы отдать незнакомцам. Он молчал и слушал – как слушает лошадь, с немым, но почти осязаемым сочувствием, пока ее рыдания не утихли.

– Бедняжка, – прошептал он, убаюкивая ее на руках, будто она все еще была ребенком. – Я не представляю, как что-то подобное можно было совершить с такой милой, любящей девочкой! Должно быть, они были в совершенном отчаянии. Но я клянусь – никто и никогда больше не посмеет бросить тебя или причинить боль.

– Ты же никому не расскажешь, правда? – прошептала она с тревогой.

Она так долго была никому не нужна, что хорошо осознала: если люди узнают, что тебя однажды бросили, весь мир будет считать тебя бесполезной.

– Конечно же нет. Прошлое останется в прошлом, – твердо ответил он. – Теперь ты одна из нас. – Он помедлил. – Я не имел в виду, что не благодарен своей семье, – произнес он с запинкой, будто задолжал ей объяснение. – Но видишь ли, когда я родился, мать была в том возрасте, когда ей не хотелось иметь больше детей. Она уже потеряла двух младенцев при рождении. Так что, когда на свет появился я, поначалу ей не хватало на меня терпения. Я всегда казался ей чересчур медлительным. Слишком долго зашнуровывал ботинки, переодевался, даже ел, – она говорила горничной уносить тарелки, даже когда я еще не закончил есть. Мать часто на меня злилась. И я не понимал почему. Она вообще хотела отправить меня в семинарию, чтобы только избавиться от моего присутствия. Именно тогда я задумался о том, чтобы сбежать.

Теперь Филомена его поняла и тихо заметила:

– Но мне показалось, что она очень привязана к тебе.

Марио вздохнул.

– Теперь – да. Но тогда у нее часто начинались головные боли после работы в кабинете с бумагами. Она лежала там на маленьком диванчике и тихо стонала. Врачи не могли ей помочь. Однажды, когда мне было шесть лет, а больше никого дома не было, я сделал ей «солнечного чая». В чайник с водой кладется сушеная вербена и настаивается на солнце. Я принес ей чашку с таким чаем. Затем намочил полотенце в чаше с ледяной водой, выжал его и положил приятно прохладную ткань ей на лоб. И спел ей песенку, которой меня научила Петрина. Мама так удивилась и растрогалась, что заплакала. После этого она стала обращаться со мной гораздо лучше.

Филомена, наблюдая за выражением его лица, освещенного лунным светом из окна, увидела его искреннее сожаление. Она поняла, почему Марио пытался тщательно соблюсти равновесие между тем, чтобы порадовать себя и порадовать мать. Детские страхи впитываются нами в кровь и плоть. Даже сейчас, будучи уже взрослым, он не хотел, чтобы любящая Тесса снова стала по отношению к нему сердитой и нетерпеливой. «Возможно, – подумала Филомена, – отношения в его