Посредник - Женя Гравис

– Мундира, говоришь. И где твой мундир?

– Я же образно, Карл Иванович! Уважение к представителям закона должно быть, даже от одаренных, кем бы они там ни были.

– Так-то ты прав… – Ламарк прошелся, медленно провел пальцем по контрабасу, стоявшему в углу. Рассмотрел палец и остался доволен. Потом опустился в необъятное кожаное кресло и пригладил пышные усы.

– Но? – деликатно уточнил Митя.

– То-то и оно. Уважения к себе, Дмитрий, требовать нельзя. Его заслужить надо. А одним фактом наличия у тебя удостоверения и револьвера уважения не добьешься. Страх можешь вызвать, если оружием начнешь махать, но не почтение.

– А они чем его заслужили, Карл Иванович? Это не маги, а бюрократы какие-то.

– Было чем. И пусть это дела лет минувших, но прежние заслуги уважать надо. Дед мой вон с Наполеоном воевал, звезду Георгия получил. Дожил до девяноста шести. С головой у него к старости, правда, совсем плохо стало. Такую ахинею нес, что пиво в стакане скисало. А все ж каждый раз на годовщину победы приезжали чиновники и с подобающим почтением эту чушь слушали. И благодарили.

– Ладно, ладно, я понял.

– Гонору у вас, молодых, много, – вздохнул Ламарк то ли с осуждением, то ли с завистью. – А наша служба во многом на компромиссах строится. Уступи им, а они, глядишь, тебе в чем-то уступят.

– Я так и хотел! Думал, если не явлюсь, они поймут и быстрее сведения по делу пришлют.

– А что за дело?

– Зубатовой.

– А, Дарья Васильевна… Да, необычная была женщина. – Ламарк откинулся в кресле и покачал головой.

– А вы ее знали, Карл Иванович? – осторожно спросил Митя.

– Знал, конечно. – Шеф сцепил руки на животе и поерзал, устраиваясь поудобнее. Кресло жалобно захрустело, но выдержало.

Такие жесты Митя тоже выучил хорошо. Сейчас Ламарк погрузится в воспоминания. Главное – не перебивать. Память у начальника была отменная, и рассказать он мог многое.

– Стало быть, когда у нас война с османами была? Да неважно, мне тогда только восемнадцать стукнуло. Четырнадцатая пехотная дивизия, под Шипкой мы в тот год стояли. Ох и лютая была зима, часовых в овраги ветром сносило… Arschkalt![10] Так о чем я?

– О Зубатовой.

– Точно. Государь требовал выбить турок с перевала как можно быстрее, а генерал Радецкий тянул – и по сугробам идти не с руки, и сил маловато. А мы сидим, мерзнем. И вот в один из дней объявили нам общее построение. Ну, думаем, сейчас приказ дадут. Но приезжает сам Радецкий, а с ним дама. Дарья Васильевна Зубатова.

– Она тогда, наверное, еще не очень старая была?

– Да бог знает, – нахмурил брови Ламарк. – Женщина и женщина. Я ж тогда зеленый был, мне все барышни больше двадцати старыми казались. Повел, значит, ее Федор Федорыч вдоль всего строя. Мы уже задубели все, а она идет, не дрогнет, и как будто не холодно ей вовсе. А возле некоторых останавливалась и что-то им говорила. И нам с товарищем тоже сказала, когда мимо шла.

– И что же?

– Прищурилась так хитро и молвила: «Далеко пойдете, солдатики». Мы с другом тогда долго голову ломали, что она имела в виду. А потом как поняли…

– А товарищ ваш – он кто?

Ламарк вместо ответа махнул головой наверх, где на стене висел портрет московского градоначальника Русланова.

– Ого, – восхищенно отозвался Митя.

– А вечером, стало быть, я разговор подслушал, когда на карауле у офицерской палатки стоял. Они цифры обсуждали. Как сейчас помню, Зубатова Радецкому говорит: «Тысяча семьсот тридцать два. Из семи тысяч. Большего не скажу, сам решай». Я думал, она про деньги. А полковник Соколов у нее все какие-то имена требовал, а она ни в какую. Спорили долго.

Ламарк задумался, и на лбу его прорезались глубокие складки.

– А что дальше было? – тихо спросил Самарин.

– А наутро наступление на турецкий лагерь началось. Основные части обходными пошли слева-справа, а мы в резерве стояли. Радецкий с горы наблюдал и в какой-то момент понял, что положение не ахти. И бросил нас во фронтальную атаку – прямо через снег и овраги.

– Я читал про это в учебниках, – вспомнил Митя. – Этот внезапный маневр Радецкого назвали самоубийственным и дерзким. Но он позволил отвлечь турок, и это сражение для нас закончилось победой. Только потери в той центральной дивизии были очень большие…

– Тысяча семьсот тридцать два человека. Из семи тысяч.

И тут до Мити дошло.

Оба помолчали, как будто поминая павших.

– Кстати, полковник Соколов и сам в том бою полег. Donnerwetter![11] Зубатова даже ему не сказала.

– Думаете, она знала?

– Уверен. Я ее потом спросил много лет спустя. Она сделала вид, что не помнит. Но я по глазам видел – еще как помнит.

– Но в этих смертях же нет ее вины? Она просто озвучила то, что чувствовала… или как там у них, магов, это работает. И генералу сказала: «Сам решай». Он и решил.

– На войне, Дмитрий, как говорят, все средства хороши… Да что там, дело былое.

– Карл Иванович, а тогда, когда вы ее первый раз видели, на ней перстень был?

– С красным камушком? Был, конечно. Я хорошо запомнил. У меня руки в варежках окоченели, а дама зимой без перчаток.

– Спасибо. Это очень поможет.

– Ладно, что-то разболтался я с тобой. Иди давай, работай. И гордость свою засунь… Ну ты понял куда. Если надо для дела – извернись, а добудь, что нужно.

– Есть, Карл Иванович!

– И еще, Дмитрий. – Ламарк вдруг стал совсем серьезным. – Инспекция к нам едет из Петербурга. Так что ты это… поаккуратней будь. Дела, хвосты, бумаги в порядок приведи. Эти придираться будут к любой мелочи. Не надо давать им повода.

– Выполню, Карл Иванович, – кивнул Митя.

Из кабинета начальника сыщик вышел в глубокой задумчивости. Хороший все-таки у него шеф. В меру строг, почти всегда справедлив. И столько интересного знает. Митя смутно помнил, что Ламарк участвовал в Османской войне, но даже не догадывался, что тот попал в самый эпицентр драматических событий. Собственно, как и сам Митя четыре года назад на исходе Великой войны.

Как интересно судьба поворачивается.

И каким невероятным образом там оказалась магесса Смерти Дарья Васильевна Зубатова? Да еще и в таком необычном качестве.

В Митином батальоне штатный некромант тоже имелся. Но там у него задача была простая, хоть и трагичная – помогать с опознанием. С каждого солдата был снят ментальный слепок, как называли это маги. Некромант помнил