Кульбиты - Валери Тонг Куонг
Три дня подряд, на рассвете или ночью, он бегает. Он держится, только загоняя себя до полусмерти. Усталость – его плащ-невидимка. За ней он прячет боль, тревогу, лихорадочную дрожь, вопросы. Где Нора? Жива ли она еще? Не ее ли дыхание он тогда слышал? Не ее ли последний вздох? Он отказывается в это верить. Команды спасателей продолжают работу, расчищают, обрабатывают район. Три дня – время, когда пора произойти чуду. Пора совершиться невероятному, потому что разум, логика, здравый смысл заставляют думать о страшном: если она еще жива, значит, борется где-то за свою жизнь – одна, не в силах пошевелиться, и все, что у нее есть, – дождевая вода, слава Богу, дожди идут каждый день; а что, если на нее напали дикие звери? – он думает о той собаке, похожей на волка, которая чуть не набросилась на Лени меньше недели назад, а что, если Нора в коме, или потеряла память, испытав шок, или ее похитили и она в руках у плохих людей; что, если она ослабела, и на нее напали, и где-то держат теперь против ее воли. Могло произойти что угодно, даже самое невероятное.
Они распределили задачи. Эдди взял на себя общение с экстренными службами и мэрией и вместе с Лени обыскивал окрестности. Джона обзвонил больницы и частные клиники в радиусе примерно пятидесяти километров. Он расклеил объявления по всему городу – улыбка Норы, перечеркнутая надписью «Помогите найти человека». Но это не принесло никаких результатов, кроме одного, неожиданного для них всех.
Когда Джона позвал Эдди и Лени к себе, он сделал это не по доброте душевной. Он хотел, чтобы Лени была рядом с ним, потому что чувствовал: он может сделать для нее больше, чем родной отец, и Нора хотела бы этого, он был уверен, она бы хотела, чтобы ее дочь чувствовала себя в безопасности, чтобы у нее была опора, хоть какая-то рутина посреди чудовищного хаоса. А еще тамблинг: он не прекращал думать о национальном чемпионате, конечно же, он не мог говорить об этом, когда трагедия только произошла, но то, что спорт отошел на задний план, было побочным ущербом, который сегодня казался неважным, но завтра это могло сильно повлиять на карьеру Лени, на ее планы. А здесь, всего в нескольких метрах от зала, она рано или поздно услышит зов ковра. Если бы он мог забрать только девочку, а отца оставить на улице, он бы так и сделал. Он презирал Эдди Бауэра, его высокомерие, неразборчивость, врожденную властность. Он считал его плохим отцом и отвратительным мужем. Когда он представлял Нору в его постели и Лени в его объятиях, его тут же накрывала волна ярости, ему хотелось стереть его с лица земли. В тот момент, когда он понял, что Нора больше не вернется, он всерьез подумал, что судьба промахнулась. Погибнуть должен был Эдди. Но вот он, живой, и это уже другой человек. Он больше не говорит с Джоной как с глупым вассалом. Он сломлен исчезновением Норы, не знает, что делать, когда видит, как Лени страдает, и тем не менее сохраняет прагматичность и ясность ума. То, в чем его дочь нуждается здесь и сейчас, заботит его больше, чем компенсации материального ущерба и заявления в страховые компании. Он ни в чем не винит тамблинг – хотя Нора попала в смерч из-за глупой истории с купальником, – он признает, что это случайность. Едва поселившись у Джоны, он сразу сказал, что будет готовить еду, мыть посуду, убирать в квартире и даже в спортзале. Эдди Бауэр с тряпкой в руках? Это нужно было увидеть, чтобы поверить. Когда Лени стала мрачной и молчаливой и начала постоянно запираться в ванной, он перебрался на диван в гостиной, чтобы дать ей больше места, где она могла бы побыть одна.
Спать – это сильно сказано. Выходя в шесть утра на пробежку, Джона видел, как Эдди лежит с широко раскрытыми, неподвижными глазами, но потом он вставал, готовил завтрак для Лени и делал вид, что все в порядке. Это роднило их с Джоной – оба прекрасно умели притворяться. Это сходство было невыносимо, сбивало с толку. Джоне хотелось по-прежнему ненавидеть Эдди. Было бы гораздо проще, если бы тот оставался отвратительным и эгоистичным типом. Раньше Джона чувствовал, что у него есть право, даже что-то похожее на долг, вмешиваться в жизнь Норы и Лени, занять законное место, принадлежавшее Эдди. Так он восстанавливал порядок и справедливость. Теперь все было едва ли не наоборот. Он чувствовал вину не за то, что любил Нору и Лени и считал их своими, а за то, что так жестко и поспешно осудил того, кого постепенно начинал уважать, – а все из-за чего? Из-за мелочей вроде отсутствия у Эдди интереса к тамблингу и нескольких фраз, вырванных из контекста, которого он раньше не знал? Джона чувствовал вину за то, что недооценил, как сильно Эдди любит Лени, – и сегодня вечером он получил яркое подтверждение этому, когда Эдди сказал, что чемпионат важнее всего. Он чувствовал вину за то, что недооценил, как сильно Нора, Лени и Эдди любили друг друга. Слова Эдди о полном, безоговорочном доверии сводят его с ума. Он хранит слишком много тайн. Он не хочет быть опорой мира, и уж тем более этого маленького мира. Не хочет разрываться между ее доверием и его доверием. Он никогда не был лжецом – до сих пор. Разумеется, ему приходится играть свою роль в пьесе под названием «жизнь в обществе», он может вежливо улыбаться директору торгового центра или матери ученика, которая считает своего сына, сделавшего три кувырка, новой надеждой тамблинга, но это условности, они только на пользу общему делу. А вот с Эдди дело обстоит иначе – здесь речь идет о сути вещей, о правде. Почему он произнес тогда такие сильные слова? Вдруг Джоне в голову приходит мысль: а что, если это ловушка? Это стало бы разочарованием, но он вполне допускает такую возможность. Он вспоминает тот телефонный звонок. Эдди был у их разрушенного дома, когда он набрал номер Норы. И вполне мог быть тем, кто ответил. Тогда доверие, о котором он говорил, может оказаться инструментом мести, способом помучить его.
«Нет, Джона, это бред», – одергивает он себя. Эдди Бауэр ответил на звонок, услышал твой дрожащий голос, слова любви и не потребовал объяснений? А что, если это была Лени?
Эту мысль он задвигает в самый дальний угол. Пусть это покажется смешным, но ему нужно, чтобы кто-то ему верил. Неужели Эдди рассказал бы о своих неудачах, о своем поражении любовнику жены? Джона видит, что крутой поворот, произошедший в отлаженной жизни Эдди Бауэра, тяжело того ранил. Да, Эдди поднялся на ноги, но все еще недостаточно твердо стоит на них, чтобы так манипулировать людьми.
Джона заканчивает пробежку. Душ он примет в спортзале, мысли, которые изо дня в день терзают его, легче уходят здесь, в тишине раздевалки. Он пытается прогнать видения – лицо Норы преследует его тут повсюду. Нужно сосредоточиться, сегодня был почти хороший день: Лени возобновила тренировки и будет выступать на соревнованиях, Эдди ее поддерживает.
Увидев приближающийся ураган, ребенок, сидевший на холодном кафельном полу, замер. Он всегда ждал, когда все обрушится, и в глубине души не был удивлен. Катастрофа, исчезновение людей – ничего необычного, это в порядке вещей. К чему он не был готов, так это к удушающей пустоте, которую почувствовал после. Без Норы, а потом и без Лени – ведь и она,
