Кульбиты - Валери Тонг Куонг
Итак, выбора не оставалось: ему был нужен костюм. Он сказал, что не нашел в городе ничего подходящего. Повторять дважды не пришлось, Джона сразу предложил: у него есть почти новый костюм. Он купил его благодаря Лени – или ради нее: чтобы достойно представлять ее на официальных мероприятиях.
– И для того, чтобы искать спонсоров. Ну, вы понимаете, Эдди…
Да, Эдди понимал. Он выстрелил себе в ногу, а пуля срикошетила в дочь. Он оставил клуб без поддержки, а получилось, что за свои ошибки он наказал Лени. Он ничего не ответил Джоне и просто надел костюм. Пиджак оказался слишком просторным, рукава и штанины – слишком длинными. Эдди был очень худой и гораздо ниже Джоны, и в этом костюме он выглядел нелепо. Он подумал: если бы Нора была здесь, она бы ушила пиджак за две секунды, укоротила брюки, подшила края, они не лежали бы складками на ботинках.
– В группе еще одна мама хорошо шьет, – негромко и спокойно сказал Джона, как будто догадавшись, о чем он думает, и, возможно, для того, чтобы смягчить боль от только что выпущенной стрелы. – Завтра будет тренировка, она привезет сына, и я попрошу ее помочь.
– Думаю, вы делаете все это в основном ради моей дочери, – сказал Эдди. – В любом случае спасибо. Я верну вам костюм.
– Это не срочно. Думаю, в ближайшее время он мне не понадобится.
Видимо, некоторые слова могут снять проклятие, хотя тот, кто их произносит, об этом не знает. На следующий день дверь спортзала открылась, и на пороге появилась Лени. Вместе с мальчиком, которого Эдди раньше не видел. Она изменилась: выглядела усталой, осунувшейся, но лицо излучало мягкий свет. Парень прихрамывал, правая рука у него была в гипсе, лицо все в синяках, но он, кажется, боли не чувствовал.
Лени подошла к Джоне и заявила:
– Я снова буду тренироваться.
Бармен возвращается с заказом. Джона относит все на маленький квадратный столик, за которым сидит Эдди: два пива, два сэндвича. Уже почти полночь. После общей тренировки Лени еще больше трех часов отдельно занималась с тренером. Тот парень, Свен, сидел у края площадки, рядом с Эдди, и они смотрели, как она отрабатывает движения. В зале раздавались возгласы Джоны, его глубокий и уверенный голос. Их слаженность в работе была впечатляющей, вместе они выглядели потрясающе. Эдди подумал о Норе, о тех днях, когда она поддерживала дочь, сидя на жесткой скамье, которая не щадит сейчас ни его спину, ни спину Свена. Он почувствовал себя ужасно несчастным и одновременно очень счастливым. После тренировки он помог Джоне собрать инвентарь и предложил выпить – им обоим это было нужно.
И вот они молча пьют и едят. Несколько минут назад, по пути в бар, Эдди заговорил о чемпионате. Они шли рядом, и как-то само собой вышло, что Эдди стал обращаться к Джоне на «ты». Он спросил, какие у Лени шансы, и Джона ответил: все зависит от того, выдержит ли ее психика. Лени выдающаяся спортсменка, но в первую очередь она шестнадцатилетняя девочка, на которую обрушилось столько горя. Невозможно угадать реакцию ее мозга в тот момент, когда она окажется перед трибунами и станет по привычке искать глазами свою мать.
Инициатива переходит к Джоне. Он говорит, что ему неловко, но он должен обратиться к Эдди с просьбой. Он просит это не в обмен на свои услуги, речь идет не о его гостеприимстве и костюме, а о судьбе Лени, но раз уж Эдди заговорил первым!.. Чемпионат через три недели и за пятьсот километров отсюда, а Лени нужен весь возможный комфорт, чтобы повысить шансы, пора покупать билеты, бронировать отель – хороший отель, и желательно взять сопровождающих: болельщики тоже важны для победы, не меньше, чем качественное питание или удобная форма, это большие расходы, но оно того стоит, вот почему он рискнул поднять вопрос:
– Не мог бы ты пересмотреть свою позицию, хотя бы на время, не мог бы ты нам помочь, у клуба совсем нет денег, а Лени заслуживает того, чтобы ей дали шанс.
Эдди будто получил удар в живот. Он бледнеет. Джона в испуге вскакивает, он думает, что у него приступ, что он задыхается, но Эдди останавливает его жестом:
– Дай мне минуту, Джона, сядь, пожалуйста.
Он смотрит на этого человека, который принял его в своем доме, который делит с ним место и время, который понимает его боль, этот человек был рядом с его дочерью все три года, пока он, Эдди, погружался в эгоистичное отчаяние. Он смотрит на Джону, и что-то в нем ломается: он так устал и больше не хочет ничего выдумывать, не хочет врать, только не Джоне, он залпом допивает пиво и начинает говорить, рассказывает все как есть, всю правду, о том, что его предали самым жестоким образом, он потерял состояние, у него нет ни гроша, уже три года он играет в кошки-мышки с судебными приставами и живет на то, что дает ему мать, – с этими словами он достает из кармана деньги, чтобы оплатить счет. Он рассказывает Джоне, как тяжело ему было скрывать свой провал, свою нищету от Норы, от Лени, как он выдумывал предлоги, чтобы сократить расходы, – с тамблингом оказалось проще всего; как брал кредиты в банках по всей стране, продолжая глупо надеяться, что он выкрутится, что все еще можно исправить, как он был ослеплен эгоизмом, но прежде всего – иррациональным чувством, что обязан любой ценой заботиться о жене и дочери, об их будущем, что обязан давать им все, чего они хотят. Нора вышла за него замуж, она полюбила сильного, блестящего, богатого человека, поверила обещаниям, что он обеспечит ей беззаботную жизнь, а он был так глуп и цеплялся за это обещание, как утопающий за сдувшийся спасательный круг, он все испортил, во всем ошибся, если бы он был честен, это не остановило бы смерч, но их история с Норой не закончилась бы горечью и молчаливой враждой, ведь они так любили друг друга.
– Джона, если бы ты знал, как мы любили друг друга. Это было грандиозно…
Он умолкает, переполненный эмоциями. Джона потрясенно смотрит на него.
– Я должен был быть честным с Норой, – продолжает наконец Эдди. – Но Лени – это другое. Лени еще слишком молода. Ей и так трудно справляться с тем, что на нее навалилось. Я не хочу давать ей лишний повод для переживаний, не хочу, чтобы у нее возникали новые вопросы. Я рассказываю тебе все это, Джона, потому что мы должны объединить усилия и поддержать ее. И еще я чувствую, что могу тебе полностью, безоговорочно доверять.
Джона
Он бегает. Десять, пятнадцать, двадцать километров. Маршрут, который он выбрал, проходит по улице, где жила Нора. Каждый раз, пробегая там, он сбавляет скорость, всматривается, прислушивается – и ничего… Ничего, кроме свиста птиц, треска веток, шорохов, рычания – здесь бродят собаки и крысы, птицы гнездятся на обрушившихся
