Королевский аркан - Елена Ивановна Михалкова

Она замолчала, бессильно уткнулась лбом в ладонь.

– Валя, кто же его убил?

И затаилась: не вспугнуть бы.

– Не знаю, милая. Дверь была заперта изнутри. И окно заперто.

– И камеры еще… – проговорила Айнур, словно думая вслух.

К ее удивлению, Валентина отмахнулась.

– Есть слепая зона, от задних ворот до черного входа. Но все равно в дом еще попасть надо! Я поэтому и думала, что охранник замешан. Охрана про все слепые зоны знает, может в дом войти – типа, чтобы проверить, всё ли в порядке. И дверь отпереть. Мастер-ключ есть у них и у Александра Ивановича.

– А он что за человек? – осмелела Айнур.

Валентина пожала плечами:

– Бизнесмен. Сдержанный, спокойный. Неглупый, раз столько денег заработал. Он бы такую чушь про негативную энергию не сочинил. Петра он на первый взгляд ценил и уважал, а на второй – кто его разберет. Чужая душа – потемки.

– А если бы он узнал, как Петр Алексеевич к нему относился на самом деле?.. Мог бы он его застрелить?

Валентина устало махнула рукой:

– Глупость это. За такое не убивают. Выгнал бы – и вся история. Да и не было его дома в тот день. Никого не было, кроме охранника, Бурдонова, и Лиды.

Об этом Айнур уже слышала от Гройса. Но что-то здесь не складывалось. У обеих горничных их плавающий выходной в ту неделю выпадал на среду, а садовник появляется по понедельникам и пятницам… Но кого-то в этой картине не хватает.

– А как же повар?

– Да, и правда… Про Кима я как-то позабыла. Он в своем царстве хозяйничает, вроде как наособицу держится.

– Выходит, он тоже выстрел не услышал? – с сомнением спросила Айнур. – Внутри был – и ничего?

Она отлично знала, как звучит огнестрельное оружие, из которого палят в доме. Оглохнуть можно.

– У него музыка орет, если никого нету, – сказала Валя. – Он любит тяжелый рок. Или врубит какие-нибудь монгольские завывания в наушниках – и размахивает ножом, типа он Чингисхан. Хозяйка даже с ним ругалась одно время: убеждала, что от «Рамштайна» мясо и овощи портятся, вроде как энергию плохую в себе накапливают… Не помню уже детали за давностью лет. Коля уперся, и Александр Иванович его поддержал. Ким говорит, он даже не слышал, как мимо него охрана бегала. У него, кроме музыки, еще и вытяжка шумит.

Она тяжело вздохнула, уронила голову. Ярость сменилась апатией.

– А во сколько Петр Алексеевич… погиб? – Айнур решила ковать железо, пока горячо.

Валентина мазнула по ней взглядом.

– А тебе зачем? Ты, часом, не расследовать ли собралась, что с ним произошло? Выкинь из головы. Я тебе лишнего наговорила, а ты и ухватилась. Назад наш разговор не отмотаешь и не сотрешь, но лезть тебе в это не надо.

– Я просто время хотела узнать, – неловко сказала Айнур. – Какое там расследование…

– Для чего тебе время?

– Мне кажется, это важно. Ну, знать, во сколько человек ушел.

– А по-моему, ты, девонька, темнишь. Но никакого секрета здесь нет, время смерти известно до минуты. Петя застрелился, – она болезненно усмехнулась на слове «застрелился», – в двенадцать пятьдесят две. Сосед с собакой гулял, слышал выстрел, а он фээсбэшник в отставке, у него привычка запоминать точное время.

* * *

Вернувшись в Синий дом, Айнур отперла шкафчик и достала сотовый. Сначала хотела позвонить из своей комнаты, но в последнюю секунду передумала. Накануне она осмотрела все углы. Но ее обучали, какими средствами отмывать паркет, а не как искать прослушивающие устройства. Может, эта дрянь впаяна в искусственный фикус, один из двух, что торчат на подоконнике. Вчера они так раздражали ее, что Айнур немного над ними потрудилась.

Пойти в кухню? Но с минуты на минуту может вернуться на обед Валентина или Мукосеева.

Поколебавшись, Айнур вышла на улицу. Встала там же, где они вечером курили с Валей.

– Михаил Степанович? Мне надо вам кое-что рассказать.

– Я тебя выгоню к чертовой матери, – отчеканил старик. – Быстро собирай свои вещи и выходи из дома. Никита уже едет за тобой…

– Слушайте внимательно, у меня мало времени. Во-первых, Валя. То есть Валентина Романенко. Она была любовницей Селиванова.

– Что за ерунда, почему ты так решила?..

Айнур могла бы ответить, что Валентина Романенко стояла перед дверью в комнату покойного дворецкого, думая, что внутри никого нет, а еще вела себя как человек, убитый горем. Она могла бы сказать, что к откровенности Валю подтолкнул ее вчерашний рассказ о смерти отца: женщина, потерявшая близкого человека, увидела перед собой такую же несчастную. С точки зрения Валентины, их с Айнур объединяло пережитое горе. Но это всё были впечатления. Они мало стоили. Айнур предпочитала строить доказательства на свидетельствах.

– У нее шарф в катышках, – сказала она.

Гройс помолчал, пыхтя в трубку.

– Ты ведь осознаешь, что я не видел ни Романенко, ни шарф, ни катышки?

– Да, я объясню, – спохватилась Айнур. – Шарф мужской. Дешевый. Видимо, Селиванов купил его, потому что он идеально подходил к его костюму. Точно такой же серый оттенок. Он носил этот шарф долго, не один год. Он срезал катышки специальной машинкой, но ткань слишком рыхлая, дешевая, они появлялись снова. На нормальный шарф он не хотел тратиться, потому что экономил на себе. Ну, вы знаете. Этот шарф теперь на Валентине. Она не могла взять его на память, потому что комната всё время была заперта на ключ. Если Валентина не сама его взяла, значит, это подарок. Такими вещами обмениваются только люди, которые в близких отношениях. Ну, как если бы я ваши старые часы попросила, – вдруг застенчиво сказала она. – Извините, я сбилась… В общем, я уверена, что она выпросила у него этот шарф. Именно потому, что он дешевый и старый. Селиванов был очень, как бы это сказать, чопорный. Женщине, которая у него просто в подчинении, он не стал бы дарить свои старые вещи. Это не подарок, а знак… не знаю… доверия, любви… У него другая ценность, не денежная.

– Сентиментальная, – подсказал Гройс. – Почему ты считаешь, что Романенко не могла сама себе купить эту довольно несимпатичную, судя по твоему описанию, штуку?

Айнур вздохнула и напомнила себе, что Михаил Степанович задает глупые вопросы, потому что не видел ни Валю, ни шарф.

– Она светловолосая, с карими глазами. Носит только нежные цвета, которые идут ей к лицу. У нее даже пальто сиреневое. И пуховик бледно-розовый, хотя это очень непрактично. Она никогда не выбрала бы шарф в серо-бордовых тонах.

– М-да, занятно, – сказал Гройс после некоторого молчания. – Ну,