Искатель, 2001 №8 - Андрей Сергеевич Шаров

Что мешало? Найти того, кто сразу мог дать много и обратно не требовать. Нужно было заработать только на спокойствие.

Отражением внешней жизни появилась привычка думать диалогами. Так что мешало? Не хотелось пачкаться. Отсутствие моральных основ не тяготило. Не пугала ответственность или возможные моральные установки. Просто не хотелось пачкаться. Хотя, все же заманчиво. Всего один раз, чтобы не повторяться. Воли бы хватило.

Пачкаться не хотелось, но каждый день мысль возвращалась все настойчивей. Зачем именно убивать? Возвращаться к современному способу ведения дел не было желания. Бесплодные усилия надоели и не оправдывали себя. Время уходило.

Хороший враг — мертвый. Предыдущий, далеко не позитивный опыт был тому подтверждением. То, что кто-то мог стать врагом впоследствии, не вызывало сомнения. Это были деньги, с которыми никто не шутил. Поэтому проще было закончить чем-то определенным.

Но не хотелось пачкаться…

В последнее время даже сны большей частью были пугающими. Хотя сравнивать было не с чем. Сколько он помнил себя, всегда что-то тяготило, особенно во снах. И все же часто находилось что-нибудь неплохое. Может, в сравнении плохого с еще более худшим.

Нет, случалось и действительно неплохое. Бывало, во снах он говорил по-английски. Радовала больше не отрешенность от этой жизни, а скорее, достижимость и ожидание нового.

Что же останавливало? Привычная русская лень? Неспособность начать дело? Пожалуй.

Возвращаться к себе в третьем лице становилось привычкой. Как удивился бы кто-то, услышав его спокойные и циничные размышления о жизни и смерти. Смерти чужой, конечно. Хотя он не боялся и своей. В чем была ценность жизни? И сколько она стоила? Да и стоила ли она чего-то в действительности? Сомнительно.

…Прочитанные книги поставили изрядный барьер в отношениях с миром. Перебираться с одной стороны на другую пришлось слишком долго. И сейчас он не знал точно, где находился. Сознание все еще было грудой развалин. Хотя время еще было… Не хотелось пачкаться…

…Это был уже второй день, как он наблюдал за людьми именно с этой целью. Все же он сумел пересилить себя. Что-то должно было произойти. Почему не это? В конце концов, он имел равные шансы и на успех, и на неудачу. Неплохо для начала. Если учесть все, что может произойти, и оставить место для того, чего учесть просто невозможно — для досадных случайностей, — шансы могли неимоверно вырасти. Скажем, один к десяти. Одна никчемная жизнь против другой, вероятно, такой же никчемной, но прожитой с большим смыслом. Хотелось бы надеяться.

Неужели, совершив преступление, он будет всю жизнь раскаиваться? Что ж, по крайней мере, у него была возможность проверить. Хотя, вряд ли. Как раз то, что это сделано, чтобы никогда больше не произойти, и вызывало чувство уверенности в себе, даже гордости.

Впрочем, он не мучил себя моральными терзаниями, вроде героев Достоевского. Мысли шли параллельно, не соприкасаясь с сутью обдуманного и решенного.

Пятый? Шестой день? Он уже не считал. Да и отправной точки нигде не было. Просто восприятие поменяло угол. По-прежнему не тратя времени на обдумывание деталей, он наблюдал. Одно из немногого, чему он научился. Плюс терпение. Что ж, уже достаточно для начала. Жаль, что у него оно приняло такую искривленную с одной стороны и сомнительно-короткую — с другой — форму. Хотя, «жаль», наверно, не подходило — не хотелось пачкаться.

Люди, имеющие несколько тысяч долларов наличными сразу, — те, что покупали и продавали их. Десятки проходных персонажей в день, сотни в неделю, возможно, тысячи в месяц. Едва ли его лицо всплывет в этом бесконечном потоке. К тому же пара месяцев — достаточное время, чтобы его лицо затерялось на фоне других.

Приходилось ставить не на что-то в отдельности, а на все сразу, просчитывая даже неучтенные случайности.

Он нашел нужных людей и умел наблюдать. Идея не становилась навязчивой — жизнь текла так же неторопливо и размеренно. Ожидание вполне возможного провала не пугало; все же он ставил на другое. То, что искать именно его не будут, он не сомневался. Он был гастролером, случайным, ни с кем не связанным в этих кругах человеком… Милиция перегружена подобным. Бандиты, если и найдутся такие, будут искать не того, кто сделал, а скорее того, кто начал тратить. Здесь он был спокоен. Оставалось узнать с достоверностью до минут, когда деньги будут в карманах у того, на ком он остановился. Кроме периодического и систематического наблюдения, ничего не оставалось. Ждать он умел.

В конце концов, это было просто очередное дело. Не лучше и не хуже любого другого. Еще один этап в жизни. И он пытался отнестись к нему добросовестно. Одежда и обувь после всего, естественно, пойдут в огонь, поэтому выбрать нужно что-то нейтральное — что не будет выделяться на улице и что не жалко будет сжечь. Еще то, что уйдет незамеченным из дома.

Он пытался застраховать себя даже с этой стороны, зная, как давно забытое всплывает в самые неподходящие моменты, иногда спустя многие годы.

Было что-то еще, в чем он не хотел себе признаваться, что подтолкнуло к окончательному решению. Он не любил возвращаться к этому, наперед зная, что пьянящее ощущение риска может проглотить его, не оставив места холодной и расчетливой логике. Ощущение прыжка в омут, не зная, вынырнешь или нет. До сих пор он выныривал. С большими или меньшими потерями. По большому счету ему всегда везло. Точнее, он просто не проигрывал — жизнь еще не сломала его. Или он сам был настолько силен, что не поддался ей? Он не знал и даже не задумывался над этим, научившись относиться ко всему равнодушно. Наверно, оттого и чужая жизнь стала в один ряд с прочим, ничем не выделяясь на общем безликом фоне того, что проходило перед глазами.

…Привычные к деньгам пальцы моментально отсчитали нужную сумму, ощупали его одинокую двадцадку и выжидательно замерли.

Замерзшие руки неуклюже перекладывали купюры из одной стопки в другую… «Все в порядке?» Он кивнул, не глядя в глаза, не хотелось — боялся рассмеяться. Он уже представил себе контраст между ним, стоящим напротив, с бегающими глазами, и им же, мертвым, месяца через два. Да, деньги были здесь, в общем-то, уже его. Осталось лишь подождать некоторое время.

Человек был уже мертв, даже не зная об этом. Все это напоминало детскую игру. Только масштабы были другие.

«Таkе саrе…» Он улыбнулся от неожиданной двусмысленности. «Что?» — не понял тот. «Спасибо». — «А-а».

Он повернулся и пошел прочь. Что ж, часть уже сделана.