Кульбиты - Валери Тонг Куонг
В тот вечер она так долго надеялась на чудо. Час за часом спасатели продолжали разбирать завалы; когда стемнело, вдоль пути следования смерча установили прожекторы: поиски продолжатся до тех пор, пока не будут найдены все пропавшие. Спасатели обратились к родственникам, друзьям, зевакам с просьбой разойтись, натянули красно-желтые ленты вокруг зоны работ; приехали еще экскаваторы, еще грузовики, еще люди в снаряжении и касках. Из квартиры Джоны эти прожекторы казались Лени огнями вдоль посадочной полосы, проложенной через центр города.
Если бы только мама могла спуститься по трапу самолета…
Но чуда не произошло.
Часов в восемь вечера отец вдруг решил приготовить одно из тех блюд, которые выдумывала Нора, чтобы дочь получала сбалансированное питание. Рис, сезонные овощи, яйца – это и многое другое он купил, когда они наконец ушли от их разрушенного дома, у которого стояли, потрясенные, постепенно осознавая, что потеряли не только Нору. У них больше ничего не было, абсолютно ничего, кроме предметов первой необходимости, которые им выдали в качестве гуманитарной помощи. Ни пары носков, ни зубной щетки, ни сменной футболки, ни упаковки тампонов для Лени. Нужно было решать насущные проблемы, а составление списка утраченного имущества – того, что имело материальную или сентиментальную ценность, – отложить на потом.
Метаморфоза, произошедшая с отцом, поражала Лени. Двух или трех часов ему хватило, чтобы выбраться из бездны, вернуться в мир живых. Серый призрак, который, шатаясь, стоял на ступенях мэрии, внезапно исчез. Кровь вернулась к лицу Эдди, спина выпрямилась, голос зазвучал уверенно. Он взял ее за плечи и твердо сказал: вместе мы справимся. Он обнял ее и прошептал: «Папа рядом. Я позабочусь о тебе, дочка, моя дорогая, моя любимая, сделаю все, что нужно, что бы ни случилось, что бы ни произошло». Услышав это, она почувствовала огромную растерянность – эти слова означали не только то, что мамы, скорее всего, больше нет, но и то, что вся та любовь, которую испытывал к ним Эдди, вернулась с новой силой, а она уже настолько в нее не верила, что еще недавно была готова заменить ее другой.
Отец обнял ее, и она почувствовала, как в ребра ей впивается телефон, который она несколько минут назад спрятала в лифчик. Она нашла его на тротуаре, под куском кровельного железа. У Норы был необычный рингтон, голос Сары Воан пел: «The shadow of your smile, when you are gone, will color all my dreams»[4]. И когда Лени услышала его, ее сердце подпрыгнуло, и еще раз – когда она увидела на экране имя Джоны Соу, и снова, когда услышала вздох, услышала отчаяние Джоны, – и правда набросилась на нее. Джона и ее мать. К счастью, отец был далеко, говорил с командиром спасателей. Она поспешила выключить телефон, нужно было успокоиться, привести в порядок мысли, чувства, справиться со страхом. Со страхом, который охватывает, когда видишь, как твой мир продолжает рушиться, со страхом от того, что она могла бы обрадоваться этим отношениям, могла бы даже их желать, и, возможно, они возникли из-за нее. Сколько раз она думала, что Джона был бы ей гораздо лучшим отцом? И еще она боялась того, что будет, если Эдди об этом узнает – сейчас, когда они только что переехали к Джоне. Он взбесится, увезет Лени к Лоретте, и многому настанет конец – прежде всего тамблингу. И еще она боялась, что ее находка – подтверждение того, что спасатели копают в нужном месте, ведь мать никогда не расставалась с телефоном, это была их с Лени живая связь, они писали друг другу по десять раз в день, если только обе не находились в спортзале. И значит, Нора где-то рядом, совсем рядом, под обломками, и не может выбраться.
Лени спрятала телефон на груди, чувствуя себя солдатом, который сжимает в руке гранату с выдернутой чекой и не знает, сколько осталось до взрыва.
Позже, когда они молча сели ужинать, она подумала об отце: вот он, наивный, учтиво наполняет стакан Джоны и единственный за столом не знает, что жена ему изменяла. Затем она подумала о Джоне, которому приходится молчать о тревоге, терзающей его, и о том, чего ему стоило дать приют врагу и сопернику. Наконец, она подумала о матери, погребенной под руинами, живой или мертвой, о своей матери, которой нет сейчас с ними, о замершем солнце их галактики.
Она чувствовала себя предательницей и преданной, жалкой, беззащитной. И не смогла проглотить ни куска.
– Лени, нужно поесть, Лени. Пожалуйста.
– Твой отец прав, Лени.
– Папа, я не хочу есть. Я пойду в душ.
Она заперлась в ванной. Перебрала три комбинации цифр, чтобы разблокировать телефон Норы: день своего рождения, день рождения отца, день свадьбы родителей. Дата свадьбы подошла. Появились последние сообщения – от Джоны. «Где ты, Но?!!», «Так волнуюсь за тебя», «???». Вот как он называл ее – Но. А как называла его Нора? Когда и где они встречались, когда это началось? Кто кого соблазнил? Часто ли они занимались сексом? Голова Лени наполнилась образами, и она яростно вышвырнула их прочь. То, что на краткий миг показалось ей понятным, теперь стало невыносимым. Последние три года родители постоянно ссорились, но этим всего не объяснить, ссоры не отменяли любви, нежных взглядов, беспокойства и внимания, которое они проявляли друг к другу. Лени почувствовала, что ее тоже обманули. Она прокрутила экран вниз, пролистала страницы в поисках ответов, в поисках хоть какого-то объяснения, и вдруг появилась сине-белая иконка – Remote-psy. «Психологи онлайн». И конечно, она знала, что этого делать нельзя, это нарушение правил, вторжение в личную жизнь, но, в конце концов, ее мать первой нарушила правила, переступила границы, – и, свайпнув, она открыла личные сообщения.
Слова Норы хлынули ледяным разрушительным потоком: «Мне нужна помощь, доктор, я на пределе, на грани, я не знаю, кто я, доктор, – мать, жена, партнерша, любовница, утешительница, нянька, сиделка, помощница, доктор, я существую, только если меня кто-то видит, по умолчанию, втайне, я день, если они – ночь, и ночь, если они – день, я их зеркало, отражение их бед, надежд, амбиций, разочарований, я инструмент, скилл, функция, миссия, я их проводник через ад, броня и боксерская груша, но на самом деле, доктор, никакой Норы Бауэр нет, Норы Бауэр больше не существует, стены сжались, сомкнулись, раздавили меня, поглотили; мне стыдно, доктор, хочу, чтобы вы знали, я понимаю, как много у меня есть, я живу в огромном доме, у меня любящая семья, моему финансовому положению многие позавидуют, я делаю красивые украшения, мне должно быть стыдно страдать, я будто избалованный ребенок, что за неприличные переживания, я часто думаю: это ведь занятие для богатых – прислушиваться к себе, искать себя, если потерял себя из виду; вы скажете, что это не так, ведь это ваша работа, ваш хлеб, и каждый имеет право признавать свою боль, не сравнивая с чужой, но мне стыдно, поверьте, и поэтому я играю свою роль: поддерживаю, подставляю плечо, улыбаюсь, соответствую ожиданиям, я там, где меня ждут, там, где нужна, я – тысяча женщин, но мне хочется быть одной, единственной, той, чей силуэт уже не разглядеть, чьего голоса не услышать, я не могу дышать, нет сил, доктор, яркий свет меня душит и отшвыривает в пустоту, огромную и бесконечную, в моем теле пусто, если не считать свинцовой тяжести, вот почему я обращаюсь к вам, доктор, я устала от сражений, лжи, требований, кошмаров, я тону, доктор, а они продолжают чего-то требовать от меня, и когда падают, и когда поднимаются, они живут и утверждают, что любят меня, и поверьте, я тоже стараюсь любить, да я и люблю их, я бы умерла за них, встала бы под пули, не колеблясь, но любовь не имеет с этим ничего общего, или, может
