Дневник Кристины - Алексей Владимирович Сабуров
Марию снова захватило чувство, будто она читает чей-то дневник. Будто снова ныряет в чужую непридуманную, но реальную и близкую историю. Ее последний до частной карьеры офис был в этом районе. Она много раз бывала в «Парк-Хаусе», даже заглядывала в Основинский парк, чтобы срезать через него дорогу на работу. Это была небольшая, но разросшаяся и неухоженная роща с кусками асфальта, который остался местами от дорожек, проложенных, наверное, еще в пятидесятых. Ей хватило одного раза, когда она внезапно оказалась в одиночестве, словно в лесу, чтобы потом всегда ходить вокруг. Тамара, возможно, не знала об этом, так просто согласившись пойти туда к незнакомому парню.
Уже начинало темнеть, но было еще хорошо видно. Я немного углубилась в парк по натоптанной тропинке. Мне стало немного страшно, и я залезла в сумочку, наверное, инстинктивно достала небольшой перочинный нож. Я его всегда носила с собой на всякий случай. Открыла его и положила в карман пальто. Пройдя в парк еще минуту, я услышала, что меня позвали по имени. Я повернулась, по-моему, вправо и увидела метрах в двадцати мужчину, сидящего на снегу. Я спросила: «Дмитрий?» Он ответил: «Да» – и попросил подойти и помочь подняться, чтобы выйти на дорогу. Я пошла к нему. Он был одет в серую зимнюю куртку с капюшоном и трикотажную черную шапку типа бини. Брюки и обувь я не помню.
Пока я подходила, он говорил спокойно и дружелюбно. Извинился за такой неожиданный поворот дел и за то, что мне пришлось идти сюда. Он был немного отвернут от меня, поэтому я могла видеть его только в профиль. Когда я подошла, он протянул правую руку, чтобы я могла помочь ему встать. Голову наклонил. Рука была в перчатке из кожи. Я помогла ему подняться. Как только он встал, то сразу оказался сзади и накинул мне на шею тонкую веревку. Это было очень больно, и мне стало тяжело дышать. Я правой рукой взяла из кармана нож и махнула им через левое плечо. Я услышала вскрик, и его руки ослабли. Я воспользовалась шансом и вырвалась. После этого я побежала по дорожке в сторону, откуда пришла. Я не оборачивалась и не помню звуков преследования. Когда я выскочила из парка, то побежала мимо парковки в торговый центр. Там я сразу бросилась к охраннику и закричала, что на меня напали в парке. Он по рации сказал кому-то вызвать милицию и увел меня в служебное помещение центра.
Мария закрыла глаза, представляя сумерки предпраздничного дня. Яркий свет внутри торгового центра. Очередь в «Золотое яблоко». Мужчины в последнюю минуту скупают подарки. На лентах «Карусели» преобладают алкоголь, торты и копченая колбаса. Все в приподнятом настроении, и даже разговоры громче обычного. А всего в нескольких сотнях метров в темной роще, которую от «храма потребления» отделяет только открытая парковка, чудовище пытается уничтожить жизнь молоденькой девочки, у которой почти ничего в этой самой жизни еще и не случилось. Сухой отчет показаний не может передать того, что она испытала. Удавка вокруг шеи и темная волна паники, которая пробегает по телу от пальцев ног до кончиков волос. Паника мешает сообразить, раздавливает волю, не дает сопротивляться. Пальто и шарф немного мешают давлению, но не настолько, чтобы спасти. Но вдруг другая сила, еще более мощная, – жажда жизни – заставляет вспомнить о ноже. Может быть, это сделала даже не Тамара, а ее древний инстинкт. Потому что, если подумать, шансов на спасение нет. Какая, должно быть, удача – попасть маньяку в шею и при этом не еще больше разъярить его, а заставить замешкаться хотя бы на одно мгновение. Которого оказалось достаточно. Мария отчетливо увидела, как Тамара со взглядом, полным ужаса, с растрепанными волосами без шапки, что осталась лежать на месте схватки, врывается через стеклянную дверь. Через слезы она видит охранника, который уже в летах и, наверное, считает, сколько дней ему осталось до пенсии; но она бежит к нему, как к спасителю. Только в его объятиях Тамара позволяет себе оглянуться назад, все еще опасаясь увидеть преследователя в серой куртке с капюшоном и в черной вязаной шапочке.
С моих слов записано верно, мной прочитано, замечаний нет.
Мария дочитала показания и внимательно посмотрела на подпись Тамары Керн. Изящная заглавная «К», раскатистая на всю подпись «р». Так могла подписаться в девятнадцатом веке ее однофамилица, прославленная Пушкиным. Только графолог может высказаться о соответствии подписи тонкой девичьей душе, но Маша представляла, как она сама бы вечно оглядывалась в страхе заметить насильника, как пугалась бы черных шапок, которые к тому же носит каждый второй мужчина.
Мария перевернула страницу. Помощница адвоката откопировала еще один документ. Это был протокол предъявления для опознания по фотографии. Он был датирован тем же числом, что и допрос, и проводил его все тот же сотрудник милиции. Внизу листа располагались три фотографии молодых мужчин, даже имеющих отдаленное сходство: овал лица, славянская внешность, широкая посадка глаз. Мария сразу узнала под номером три Александра Рокотова, ведь его фото было почти во всех статьях о процессе. Остальных, видимо, подбирали под его типаж, но ошибиться в выборе все же было невозможно.
Продравшись второй раз сквозь канцелярщину протокола и грозные напоминания об уголовной ответственности, Мария снова увидела изысканную подпись Тамары под заявлением. Она опознала в человеке на фотографии номер три того, кто напал на нее в Основинском парке седьмого марта.
Одно дело – услышать, что Тамара выступила свидетелем обвинения. Совсем другое – видеть этот протокол с жесткими конкретными формулировками, полными имен с отчествами и паспортными данными. Все слишком серьезно. Сложно было допустить, что Тамара врала или была не уверена. Не могла же она не понимать, что приписала третьему номеру не только попытку нападения на
