Последний Туарег - Альберто Васкес-Фигероа
Песок и ветер всегда были злейшими врагами туарегов, но в редкие случаи становились их главными союзниками.
В этот день они, казалось, наслаждались идеей спасти Омара эль-Кебира от тех, кто сговорился его убить. Фугитив, доверяя больше своей способности пережить бурю, чем укрыться от пуль, решил изменить первоначальную стратегию и искать высокую скалу, наклоненную к западу, чтобы укрыться от страшного врага, грозящего с востока.
Осталось только ждать.
Он ждал долго, потому что день наступал медленно, как будто нехотя. Сначала он словно ворчал, затем зевал и никак не мог решиться осветить пейзаж, который теперь напоминал мутную кашу, где не различить небо от земли или скалу от дюны.
И только тогда, осознав, что стал частью мира без форм, где всё – это только пыль в воздухе, Омар эль-Кебир почувствовал абсолютную безопасность. Он закутал голову в хайк и закрыл глаза.
Во сне он увидел самый счастливый день своей жизни.
Полковник Каддафи выбрал его в личную охрану. Они отправились в Италию на президентском самолете, и у него было несколько часов свободного времени, пока диктатор встречался с Сильвио Берлускони.
Служитель посольства предложил показать ему Рим. Омар был очарован руинами Колизея, посещением Сикстинской капеллы и наблюдением за тем, как туристы бросают монеты в фонтан Треви.
На закате хитроумный служитель предложил провести незабываемый вечер с необыкновенной женщиной.
– Я знаю множество женщин, – ответил Омар эль-Кебир. – Но ни одна из них не заслуживает, чтобы я тратил время, которое хочу посвятить любованию чудесами этого города.
Проницательный служитель, римлянин по рождению и сводник по призванию, оценил комплимент, но не удержался от язвительного комментария:
– Возможно, ты знал много женщин, но явно ещё не встретил ту самую. Десять минут с Ангелиной, всего десять минут, и ты изменишь своё мнение. Балкон её спальни выходит прямо на фонтан на Пьяцца Навона.
Это был действительно опыт, который заставил его изменить свое мнение, и нахальный хулиган, казалось, остался вполне доволен, потому что получал комиссионные за каждого клиента, которого приводил к Ангелине, в то время как никто не давал ему ни цента за каждого туриста, которого он привел бы в Колизей.
Его разбудила тишина, потому что ветер перестал выть с наступлением вечера, но он не двинул ни мышцей, укрытый, как был, песком. Только когда, как говорили, «уже невозможно было отличить белую нить от черной», он покинул свое крошечное убежище, сделал глоток воды и скромно перекусил, так как за весь день не напрягал своего тела и, следовательно, его тело не имело права требовать от него многого.
Если солнечный свет едва мог пробиться сквозь густой слой пыли, висящей в воздухе, то тем более этого не могли сделать свет звезд или луны, поэтому тьма была настолько непроглядной, что он решил, что лучшее, что он мог сделать, – это остаться на месте.
В таких сложных обстоятельствах ни одна дорога не вела никуда; один неверный шаг мог приблизить его скорее к могиле, чем «куда-то еще». Поэтому он просто слегка увлажнил мизинец, чтобы тщательно очистить носовые проходы, а затем положил ладонь на землю, стараясь держать все свои чувства в состоянии готовности.
Он знал, что ему нужен даже этот шестое чувство, никогда никем толком не описанное, которое подсказывало ему, что он находится в опасности.
Он позволил часам проходить, не делая ничего, кроме как время от времени поворачивать голову, стараясь уловить любой звук. Но его внимание привлек не слух, а запах, который показался ему знакомым.
Только Туфейли мог зажечь сигарету под хайком так, чтобы никто не заметил пламя, и только Туфейли мог курить, держа сигарету на кончиках пальцев и сжимая руку так, чтобы огонек был невидим даже на расстоянии метра.
Эта вредная привычка была свойственна заядлым курильщикам, вынужденным проводить долгие часы на посту. А Туфейли всегда был хорошим часовым и превосходным разведчиком, привыкшим двигаться бесшумно.
Омар аль-Кебир не смог сдержать улыбки, вспоминая, что еще несколько часов назад Туфейли был одним из его лучших людей, эффективным наемником, которого он был обязан защищать, даже рискуя своей жизнью.
Но это было лишь до нескольких часов назад.
Теперь он уже не был его подчиненным, а всего лишь бедуином, даже не туарегом, который не усвоил последний урок, данный ему при прощании: «Отныне каждый должен заботиться о себе сам».
Ведь если ты не умеешь позаботиться о себе, первый, кто встретится на твоем пути, не устоит перед искушением забрать у тебя деньги, припасы и, самое главное, бурдюк с водой, потому что двойная порция воды могла означать разницу между жизнью и смертью.
Туфейли действительно очень не повезло, потому что первым, кто встретился на его пути, оказался его бывший начальник Омар аль-Кебир, который с крайней осторожностью поднял тяжелую винтовку и прицелился туда, где предположительно находился его бывший подчиненный.
11
Суилем Баладе был образованным, педантичным, приветливым и понимающим человеком, который одинаково относился как к богатому торговцу, обращавшемуся к нему за советом, как лучше составить пышное прошение о государственной помощи, так и к бедной служанке, желавшей, чтобы он прочитал ей письмо от ее жениха, эмигрировавшего в одну из стран Европы.
С самого утра клиенты рассаживались на деревянной скамье, протянувшейся вдоль стены внутреннего дворика его дома, строго соблюдая порядок прибытия. Когда они замечали, что предыдущий посетитель выходил из маленького кабинета Писателя, они ждали несколько минут, чтобы тот успел проверить, не нуждается ли в нем его жена, здоровье которой было хрупким.
Только когда Суилем делал дружеский жест рукой, посетители решались войти и садились напротив него за стол.
Почти половина населения Кидаля была неграмотной или плохо умела выражать свои мысли на письме, поэтому люди шли к Суилему Баладе, зная, что он удивительно четко излагал мысли, благодаря своему врожденному дару «улавливать, что именно человек хотел передать в своем послании».
Кроме того, было истинным удовольствием слушать, как он читал письма, меняя интонацию и даже голос в зависимости от типа документа. Он считал, что писать просьбу об отправке тонны натрона на условиях отсрочки оплаты – это совсем не то же самое, что воспоминания о моментах экстаза, пережитых, когда два тела сливались на дюнах под звездным небом.
Писатель, хотя его правильнее
