Искатель, 2002 №1 - Сергей Кузнецов-Чернов

волжских корней и не стеснялся, впрочем, не выставляя по-жлобски напоказ. А что касается движения правой руки, дергающей вниз узел галстука, и черных кубиков сухарей — это было выше его воли, честолюбия и трезвого мироощущения. Это была его кровь, и противиться ей он был не в силах. И не вправе. На том стоял, не выискивая психоанализом истоков собственного поведения, разгрызая очередной сухарь, из нелегкой, но все же счастливой юности.

Дед сидел все там же, на стыке глухого переулка и широкого проспекта, проходящего по касательной к нынешнему галдящему вещевому рынку, впрочем, мало-мальски окультуренному деревянными избушками-прилавками и гигантскими металлическими кубами, за конструкцию которых инженер Рубик вряд ли получил бы патент. В глубине проулка, образованного бревенчатыми, затерявшимися в самом центре городка, домишками под снос, ближе к. тупику, находился пивняк. Он так же равнодушно функционировал, заглатывая, пережевывая и выплевывая румяных российских мужичков.

— Здорово, дядь Жень, — сказал майор, нависнув над сидящим дедом.

Дел задрал подслеповатые глаза, поморгал, запустил руку в облупившуюся дерматиновую сумку и выудил бумажный кулек с черными кубиками сухарей. Счел нужным буркнуть:

— Ну?

Двенадцать лет, казалось, прошли мимо этого проулка, пивняка и деда, оделяющего выпивох сухарями и стаканами. Лишь цены свидетельствовали о существовании такой категории, как время.

— Сколько же лет ты тут сидишь? — спросил майор.

— Вспомнила старуха, как девкой была. Все мои. Брать-то будешь?

— Такие же соленые?

— Как жизнь. Ты заезжий, что ли?

— Заметно?

— Одет не для нашего тупика. Сюда такие не заходят. На меня поглазеть пришел? Так мне один хрен. Смотри, не жалко. Меня уж телевизионщики снимали, как местную достопримечательность. А только вот что я тебе скажу. Сидел и сидеть буду. Пока не сдохну. Понял?

— Потому и пришел.

— Чего?

— Правильно делаешь, говорю, что сидишь. Хоть что-то в этой жизни непреходящее.

— Чего бурболишь, не пойму я…

— А так. Неважно. — Майор четко повернулся кругом. — Прощай, дядь Жень.

— Сухарики-то возьми. — Дел протягивал кулек — сморщенная ручка его дрожала, на выцветшие глазки навернулись слезы. — Бесплатно бери. Еще раз вспомнишь про меня. Али зайдешь.

— Нет. Не возьму. У меня свои сухарики.

Ему бы забыть к чертовой матери, а не вспоминать, но судьба опять на его путь этот город выворачивает, как жирный пласт земной, пока не пройдешь по нему, не помесишь собственными ногами липкий и пахучий навоз прошлого, ни шиша не уйти ему от своих сухарей. Ни шиша.

Утром следующего дня, выпив чашку крепкого кофе в своем номере незаметной средней гостиницы, Дерябин, надев неизменный темный костюм и свежую сорочку, сел за руль. Подогнал «жигуленка» к дому бритоголового со стороны еще неоконченного строительства такого же респектабельного кирпичного короба и встал таким образом, чтобы виден был нужный подъезд. Удобно устроился в автомобильном кресле и приготовился ждать. Вспомнил: действительно, всю московскую квартиру Жука перед его бегством они обыскали более чем тщательно; простучали, прозвонили, просветили потолки, стены и пол. Да и самого Жука с женой и трехлетним сыном дважды останавливали на пути из Москвы сюда, в этот город. Вез он с собой мало, только необходимые шмотки; мебель всю распродал, справедливо полагая, что, имея деньги, купит все необходимое на месте. Так что, в «Мерседесе», в котором Жук катил по московской трассе, ничего особенного не было: семейство, несколько сумок да холеный молодой доберман Джой. «Мерседес», кстати, хозяин тоже продал уже здесь и купил скромную «Таврию», не без оснований, надо полагать. Жук ничего не делал просто так. Вон она стоит, серенькая, неприметная «Таврия».

Прервав размышления майора, из подъезда вышли теперешняя супруга Жука, стройная стандартная блондинка, годящаяся ему во внучки, за ней сам бритоголовый; чему-то смеясь, он открыл машину, усадил жену, сел сам и, все смеясь и весело жестикулируя, вырулил по дорожке между газоном и детской площадкой на улицу. Фыркнув, юркий автомобиль пропал.

Так. В квартире остался сын шести лет и сенбернар. Надо ждать. Хотя, непонятно чего. Вряд ли такой малолетний пацан гуляет с собакой. Ну что ж, значит, в квартиру ему не попасть. Но интуиция подсказывала: жди. Ладно, еще часик, а там завтракать. Все-таки интересно, почему сдох доберман Джой у таких богатых и любящих хозяев?

Из подъезда выпрыгнул сенбернар, за ним тянулся поводок, а на конце поводка пес тащил упиравшегося сына бритоголового. Мальчик обеими руками тянул цепь поводка, обеими ногами скользил по асфальту, но, нисколько не растерявшись, властно кричал:

— Джой! Не спеши так! Мы же договорились, что ты будешь слушаться. Джой!

Джой, однако, не сбавляя прыти, дотащил мальчика до угла оградки, обнюхал основания столбиков и, задрав ногу, снисходительно взглянул на мальчика.

Мальчик ждал, укоряя:

— Нехорошо ты делаешь, Джой. Нечестно. Больше не пойду с тобой гулять без папы. Не уговоришь. Понял?

Сенбернар внимательно смотрел на мальчика, не прерывая, впрочем, своего занятия. Оправился, так сказать. Лениво, теперь уже облегченный, перемахнул через изгородь и улегся на газоне.

Джой! Сенбернара тоже зовут Джой. Что это? Память о безвременно ушедшем любимце? Или уготованная та же участь?

Мальчик тем временем вытащил из кармана мячик и совал его под нос Джою.

— Ну! — повелительно крикнул маленький хозяин. — Принеси мне мячик!

Пес проследил глазами за улетевшим мячиком, но встать не удосужился. Так и лежал, не выказывая ни малейшей служебной старательности.

— Ну, Джой, — теребил сенбернара незадачливый повелитель. — Лентяй ты и обманщик.

Пацан забрался на огромного пса верхом, и, судя по добродушной морде, пес предпочитал любить, нежели слушаться.

— Кто же так отдает команды? — раздался звонкий свежий голосок.

И у пса, и у мальчика головы повернулись, как стрелки компаса, в его сторону.

У майора Дерябина голова повернулась туда же. Свежесть голоса веяла едва уловимым горьким ароматом воспоминаний.

Джой встал, и мальчик оказался сидящим верхом на мощной большой собаке. Три пары глаз, выражая одно и то же чувство восхищения совершенством, не отрывались от легкой невесомой фигурки девочки в ярко-синем джинсовом сарафане, коротенькая юбка которого подчеркивала загар крепких юных коленок. Она приближалась к мальчику и собаке, несла в руках мячик, влажный от утренней росы, похожий на библейский сакраментальный плод, что вечно носят женщины мужчинам; ступала, казалось, по верхушкам стеблей травы-муравы, и стебли не сгибались, а маленькие ступни не касались земли; раздвигала своими юными коленками бегущую впереди нее волну необоримого, почти зримого обаяния.

Напряженное тело огромного пса расслабилось, и хвост совсем так же, как у какого-нибудь сентиментального безродного щенка, вильнул вправо и влево, и не один раз.

Майор отвернулся, дернул узел безупречно повязанного галстука вниз, распуская вдруг ставшую тесной цивилизованную