Искатель, 2002 №1 - Сергей Кузнецов-Чернов
— Как же вы их находили?
— А вот. — Мужчина протянул Ключевскому ошейник. — Видите? — Показал мерцающий зеленый глаз. — Передатчик достал я Филу. В последнее время очень часто дорогих собак воруют.
— Радиомаяк? — Ключевский оторопел.
— Японский.
— На собаку?! — Теперь капитан чуть не взвыл от бешенства, мгновенно его охватившего, как будто все собаки — и пропавшие, и еще нет — вцепились разом ему в задницу.
— Почему нет? — недоумевая, спросил стареющий нувориш.
— Почему нет?! — загремел Ключевский. — Взбесились вы все? У меня рации приличной нет, а они на собак радиомаяки японские вешают. Ну город! Ну нравы! — Он повергнулся и широко зашагал к своему облезлому УАЗу, впрочем, не видному в сгустившихся сумерках. Наткнулся на капот, ругнулся, дернул дверцу и заорал назад, в темноту, этому богатому пентюху: — Вы бы лучше ошейник этот с маяком на жену нацепили!
Мальчик
— Зачем тебе деньги? — спросил Егор и украдкой, косо посмотрел на Ольгу.
— Нужны, — коротко бросила Ольга, не замедляя шага и безжалостно подгоняя изо всех сил семенившего, не успевавшего за ними бассета жесткими командами. — Давай, давай, Фил, шевелись. Привык на коврах полеживать да жрать от пуза. А предки твои, между прочим, на зайцев охотились, на крыс. В норы лазали, с лисами дрались, с барсуками, даже кабана и волка не боялись.
Бассет поднимал тяжелую голову, смотрел снизу вверх грустными глазищами и, сделав два-три неуклюжих прыжка, догонял жестокую красивую девочку, вероятно, понимая теперь, потому как был все-таки философом, что можно снисходительно принимать любовь своего хозяина и получать за собственную снисходительность все мыслимые собачьи блага, а можно и самому любить внезапно, руководствуясь только лишь нюхом да глазом, не надеясь ни на какие ответные проявления приязни, получая тычки и подчиняясь бесстрастным командам.
Осознавал или нет свою участь барбос Фил, Егор осознавал безусловно, с глубоким сочувствием наблюдая за безуспешными попытками пса не отставать, дабы не совершать периодических судорожных прыжков.
Ольга стала прежней. Как только они покинули автомобиль, она опять надела маску, характеризующуюся чертами, которые так пугали Егора. Равнодушие, презрение, насмешливость, неприступность окружили ее грациозную фигурку непробиваемым плотным ореолом. А то Егор совсем было расслабился и забыл время и место собственного бытия, ощущая единственно щенячий восторг. Теперь вспомнил. Где он находится. И с кем. И почему. И время — Егор скользнул по циферблату часов помрачневшим взглядом — было уже позднее. Зажглись уличные фонари.
— А тебе деньги не нужны? — коварно выронила Ольга.
— Мне? Деньги? Нет. Впрочем, я не знаю. Не думал об этом.
— Еще бы! За тебя папочка думает. Он доллары зарабатывает и в шкафчик кладет. А ты их берешь. Зачем тебе деньги?
— А что, у тебя папочки нет?
— Заткнись! — прошипела Ольга. И такая злость зазвенела в ее шипении, что у Егора заскулило под ложечкой. — И вообще. Если ты действительно способен угнать машину, давай, угони вот эту. Мне давно уже домой пора. — Ольга вытянула пальчик.
У подъезда пятиэтажки под деревом припаркована «девяносто девятая», новенькая. Задний лонжерон придает ее обводам вполне изысканный европейский вид, в противном случае она все же несколько низкозада, как все остальные девицы в их классе. Наверняка под сигнализацией. Надо быть дураком, чтобы пробовать ее сейчас угнать. Но он давно уже дурак, с тех самых пор, как появилась в их классе она, независимая и прекрасная, равнодушная и жестокая.
— Не так просто угнать машину, — пробурчал Егор. — Надо сигнализацию засечь, где, какая. Отключить попробовать…
— Страшно? — насмешничала Ольга. — Да ты и не угонял, наверно, машину, а? Одну из папиных взял покататься. У него много, наверно, машин, он у тебя богатенький. Ладно. На такси доеду. — Она вскинула ладошку навстречу приближающимся фарам.
Но Егор грубо схватил ее за руку и оттащил с обочины в глубь тротуара.
— С ума сошел! — вырвала руку Ольга. — Медведь! Мне же больно! — добавила она, но значительнее спокойнее и тише, словно решительность Егора и цепкость его рук больше удивили ее, нежели испугали или разозлили.
— Стой здесь, — твердо сказал Егор. — Я попробую. — И ощутил сладостный прилив сил от ее удивленной неожиданной покорности.
Надо пройти мимо как ни в чем не бывало. То есть ему машина эта до лампочки, могут ведь и в окно смотреть. Так. Скользящим шагом вдоль сияющего правого бока. Хорошо. Стекла не тонированные, в отблесках от фонаря (хорошо и фонарь стоит, не близко, не над ним свесился, журавель) салон слегка просматривался. Нет, не видать как будто светлячка-индикатора сигнализации. Неужели повезло? Невероятно. Новенькая последняя модель и без сигнализации? На улице? У подъезда? Удивительно везет ему сегодня, удивительно и подозрительно. Запора на руле тоже нет, это точно, это он успел увидеть. Ладно. Сказал гоп, так прыгай. Перчатки надел, покуда дорогу переходил. Теперь в багажник обеими руками — и вниз всем весом своего небольшого, но крепкого тела. Зад «девяносто девятой» мягко и бесшумно сел. Что значит новая подвеска! Теперь замереть в готовности сигануть куда глаза глядят и в ожидании апокалипсического воя сирены. Тихо. Действительно повезло. Егор медленно вытянул связку ключей из кармана просторных штанов, одновременно поднимая лицо к окнам. Светятся два. Балконное на третьем и кухонное на пятом. Может быть, на пятом и балконное светится, но отсюда уже не видно, мертвая зона. Остальные окна темные и зловещие, от них можно ожидать любого подвоха. Давай, Егор, ты ведь не сопляк. Ключ в замок двери, поворот, крючок на ручке к себе — ох, этот радующий сердце вкусный чмок новых и смазанных чудомеханических запоров. Егор, как тень, скользнул за руль. Следующий этап. Капля пота ползла по ямке солнечного сплетения и почти достигла пупка, не истратив запаса влаги, когда Егор провернул ключ зажигания. Да, подозрительно везло ему сегодня. Из-под щитка приборов в лицо ударила упругая струя удушливого газа, но, рассчитанная все-таки на рост взрослого человека, она прошла чуть выше лба мальчика и позволила угасающему сознанию успеть зафиксировать топот двух пар тяжелых, но быстрых ног и плачущий всхлип звуковой сигнализации.
Через какой промежуток времени он стал слышать, Егор, разумеется, не знал. Раскалывалась голова, в каждый глаз как будто горсть песку всыпали, опухший язык бревном ворочался в обезвоженной суши рта. Тело еще не слушалось, да и не торопился Егор обнаруживать возвращение своего сознания до поры до времени, справедливо полагая, что надо послушать, раз уж он слышит. Лежал он, к тому
