И посыпались с неба звезды - Анатолий Михайлович Гончар
— Эфенди, — горячо затарабанил он, — наблюдаю на горизонте клубы пыли. Предполагаю: колонна машин, — и после секундной паузы, — туареги, эфенди.
Получив это сообщение, временно исполняющий обязанности комбата капитан задумался лишь на мгновение.
— Мы сворачиваем операцию, — глядя прямо в лицо американцу, заявил он.
— Что? — вылупился полковник, никак не ожидавший такого поворота событий.
— Сюда идет помощь от туарегов, — спокойно и все так же глядя в глаза полковнику произнес капитан. — Мы уходим, — сказав это, он поднес к губам микрофон радиостанции и начал отдавать команды.
— Вы не смеете! — Томпсон затряс выхваченным из-под одежд пистолетом. — Я сообщу о вас министру!
— Поцелуй мою задницу! — бросил капитан, совершенно не обращая внимания ни на летящую с губ Томпсона пену, ни на его отливающий чернотой пистолет. — Мы — свободный народ. Хочешь, бери своих русских сам. Мы уходим! — подтвердил свое решение капитан и вновь повторил команду на отход. Уже делая первый шаг в сторону околицы, бросил: — Мы и так потеряли слишком много людей.
Томпсон попробовал протестовать, но его больше не слушали. Солдаты и офицеры ливийской армии, подхватив своих раненых и оставив убитых на волю Аллаха, дружно повалили к выходу из столь негостеприимного селения.
Отступление противника явилось для спецназовцев полной неожиданностью. Маркитанов первым обратил внимание на необычное оживление в стане неприятеля. Сперва он было подумал, что к тем подошло подкрепление, но прислушавшийся к доносящимся командам Черныш сообщил совершенно противоположное:
— Они уходят.
Заявление было столь неожиданно, что Маркитанов всерьез засомневался.
— Не может того быть. Может, ловушка?! — заявил он, вглядываясь в глубину поселка через проделанную в стене амбразуру.
— Нет! — уверенно ответил подполковник и пояснил: — Я слышу голос нашего агитатора-переговорщика — орет как резанный, требует повиновения, но его отказываются слушать. И это, похоже, действительно американец — грозит карами своего флота.
— Обалдеть! — ошеломленно выдохнул прапорщик. И тут же: — Так что, за ними следом?!
— Да, — кивнул подполковник, — по очереди. — И добавил: — Сперва я.
Маркитанов не стал спорить, с легкостью пропуская старшего по званию вперед.
— Прикрывай! — подполковник вышмыгнул в приоткрытую дверь и изо всех сил помчался вперед, пересекая открытую со всех сторон площадь. Его уверенность оправдалась — противник отошел. Он остановился и махнул рукой прикрывавшему. Тот не заставил себя ждать и уже через несколько секунд оказался рядом.
— Не спешим, — предостерег подполковник и вновь первым двинулся дальше.
Вскоре они почти настигли отступающих и, не вступая в перестрелку, продолжили незаметное преследование. А врагов оставалось еще много, гораздо больше, чем хотелось, и когда они высыпали за пределы зданий, по-прежнему шедший впереди подполковник остановился и негромко скомандовал:
— Давай!
Повинуясь приказу, Маркитанов утопил на телефоне кнопку вызова, приводя в действие дистанционный взрыватель. Последний сюрприз для противника — установленный в дыре под стеной фугас вздыбил песок и разметал камни под ногами ливийцев, уничтожив многих и превратив поспешное отступление уцелевших в паническое бегство.
Контуженный, раненный в левую ногу осколком, полковник Томпсон напрасно молил о помощи. Потерявшие свой боевой пыл солдаты запрыгнули в оставшиеся целыми джипы и заторопили водителей. Те наподдали газу, и повинующиеся их воле автомобили, выбрасывая из-под колес гравий, рванули прочь, как можно дальше от страшного места. Глядя вслед удаляющимся автомобилям, Томпсон осыпал проклятиями своих неверных союзников. Но никакие обещанные им кары не могли заставить машины повернуть вспять. Он огляделся по сторонам в поисках укрытия. Все, за что можно было спрятаться, находилось впереди, но острая боль, пронзившая голень, мешала идти — действие таблеток заканчивалось, а забросить в рот новые недоставало времени — следовало спешить, мгновения, отведенные на спасение, утекали. Томпсон сорвал закрывающий лицо и не дающий дышать платок и, волоча все сильнее и сильнее немеющую ногу, с трудом добрел до оставленного отступающими солдатами джипа. И только коснувшись рукой его бампера, полковник понял: все надежды на спасение рухнули — радиатор и весь капот оказались изрешечены осколками. Силы покинули Томпсона, опустившись на колени, он заполз в тень автомобиля и, упав на спину, принялся ждать прихода неминуемой смерти.
Первым, как ни удивительно, из развалин вслед за сбежавшими солдатами, выскочил Идигер Баханги. Видимо, он успел заметить оставшегося в одиночестве, едва ковыляющего человека и захотел оказаться подле него первым, тем более что на последних метрах тот сорвал головной убор, и его рыжую шевелюру не заметил бы только потерявший зрение.
Полковник Томпсон плакал от боли и проклинал себя за самоуверенность. Ошибка, ошибка и еще раз ошибка. Первая: он не учел коварства русских — заманить в уготованные сети и бить не в честном бою, а минными ловушками. Думая так, полковник даже перед самим собой кривил душой — какой честный бой может быть между неравными по численности противниками?
Вторая ошибка заключалась в том, что он не предположил наличия у русских оружия, способного противостоять боевой технике. И третья, самая главная ошибка: он доверился не тем людям.
И вот теперь, после череды ошибок и просчетов его ждала безвестная смерть. Возможно, его мясо склюют птицы, а кости растащат по пустыне ненасытные звери.
«И все из-за этих арабов. Союзнички…» — в сердцах выругался Томпсон, и тут же до него долетел звук шагов. Он вздрогнул. Напряженно вслушиваясь, он в надежде защититься потянулся к оружию, но того не оказалось на месте. Полковник даже не помнил, когда выронил из рук пистолет, а шаги приближались.
«Неужели все? Неужели меня сейчас убьют? Нет, так не должно случиться, должен же быть выход». — Удивительно, но полковник не впал в панику, неотвратимость смерти придала ему так недостававшей смелости. «Выход есть всегда!» — заключил он, принявшись искать спасительное решение. Еще никогда его мозг не работал с такой невероятной быстротой и четкостью. Когда рядом возникла чужая тень, Майклу Томпсону было что сказать подошедшему.
Баханги пристально вгляделся в лежавшего перед ним жалкого, испуганного человечка, чей пистолет он только что поднял с горячей поверхности плоского камня. Не ощущая к нему ни капли сострадания, Баханги вытянул руку с зажатым в ней оружием. Черное отверстие уставилось в бледное лицо, и лежавший, протестующе замахав руками, торопливо заговорил, спеша высказаться прежде, чем туарег
