Операция спасения - Сергей Иванович Зверев

— Ну что, слышал теперь? — продолжая улыбаться, капитан наконец отпустил своего молодого товарища и уселся, прижавшись спиной к стволу высокой сосны. — Нам будет оказана помощь, командование заинтересовано, чтобы мы оставались на месте и собирали сведения. Если будет помощь, значит, будет и постоянная связь, будут одежда, питание, оружие, боеприпасы. Может быть, нас даже свяжут с другими подобными группами здесь, в Польше, с польским подпольем. Может быть, здесь есть еще наши товарищи, красноармейцы и командиры, которые по разным причинам оказались в тылу у немцев. Понимаешь, Сашок, мы же Светланку нашу сможем освободить, а может, собраться с силами и вообще напасть на концлагерь.

В тот же день удалось откопать тело Никодимова и перевезти в город. Согласился на это молодой поляк по имени Янош. Он владел грузовиком и нанимался привозить в концлагерь уголь со станции. Парень был жадный и хитрый. Умел втереться в доверие, умел поддерживать хорошие отношения со всеми, даже с гитлеровцами. То он доставал где-то хорошие сигареты, настоящий коньяк или шампанское. Всегда в его машине под сиденьем имелось что-то, что может помочь выкрутиться из любого сложного положения, поддерживать хорошие отношения с людьми, от которых приходилось зависеть.

И сегодня в городе, когда Янош ехал по улице, а под углем в кузове его машины лежало тело умершего русского инженера, его остановил немецкий патруль. Хмурый служака обер-лейтенант внимательно проверил документы поляка, потом приказал открыть задний борт машины. Если сейчас немцы заставят шофера взять лопату и разрыть кучу угля, то неизбежно покажутся ноги человека. Ведь умершего положили и засыпали углем у самого края кузова, чтобы его можно было легко и быстро достать. Положение спас немецкий майор из комендатуры города, проезжавший в этот момент мимо на машине.

— Эй, Янош! — крикнул майор и расхохотался. — Что ты опять натворил, мерзавец? Спрятал под кучей угля ящик дорогого краденого коньяка?

— О, герр майор! — поляк изобразил счастливую улыбку на лице. — Вы же знаете, что все мои поступки добрые, я люблю помогать людям. Помните, вы просили меня достать красивую блузку для вашей жены?

Майор нахмурился, пожалев, что остановился. Теперь этот обер-лейтенант и солдаты услышали слова поляка. Хотя плевать ему на их мнение. Ведь у майора достаточно рычагов для того, чтобы заткнуть рот любому недовольному или сплетнику. Можно ведь быстро поменять место службы в тихой Польше на восточный фронт где-нибудь под Смоленском.

— Несите службу, обер-лейтенант, — махнув перчаткой, приказал майор и вопросительно посмотрел на поляка, когда патруль удалился на недосягаемое для слуха расстояние.

Янош не стал торопиться закрывать борт кузова, решив, что опасность миновала. Он с показной поспешностью бросился к кабине своего грузовичка, поднял сиденье и достал оттуда бумажный пакет. Держа его на вытянутых руках, как величайшую драгоценность, он повернулся к майору.

— Вот, герр майор, это то, что обязательно подойдет вашей жене. Вы убедитесь в этом, когда пощупаете ткань, увидите фасон. Абсолютно новая вещь. Я берег ее как раз для вас, герр майор. Примите в подарок и поклон вашей уважаемой супруге!

Майор бросил равнодушный взгляд по сторонам, убеждаясь, что на него и польского шофера никто откровенно не пялится и поблизости нет других немецких офицеров. Затем он кивнул в сторону сиденья своей машины, куда Янош поспешно положил пакет. Канунников, наблюдавший за этой сценой из соседней подворотни, облегченно вздохнул. Патруль ушел, майор уехал, а шофер неторопливо закрыл задний борт и полез в кабину. Сашка прекрасно знал, что за эту «помощь» Якоб Аронович отдал Яношу перстень своей жены. Больше отдать было нечего, а бесплатно поляк ничего делать бы не стал. Все знали, что Янош занимался перепродажей вещей, алкоголя, которые ему удавалось приобретать за бесценок, а продавал он очень дорого или использовал для того, чтобы немецкие чины относились к нему лояльно. Он и наряд на доставку угля в концлагерь получил благодаря дружбе с некоторыми офицерами.

Подходить было нельзя, но запретить Лещенко и Бурсаку хоть издали попрощаться с товарищем, с которым они вместе попали в концлагерь, вместе выбрались из него, вместе участвовали в подготовке диверсии на железной дороге, никто не мог. Николай с Сенькой держались на кладбище в стороне и не сводили взглядов с похоронной процессии. Вот уже и прощание у могилы, вот и гроб стали опускать.

— Хоть так, — прошептал Лещенко, — по-человечески. Ведь рискуем же, все рискуем, а нельзя иначе с товарищем. Теперь хоть могила есть. Кто-то когда-то сможет приехать, цветы положить.

Сенька прикусил губу, глядя на то, как начали засыпать могилу. Он хотел ответить другу, но вспомнил, что капитан строго запретил разговаривать на кладбище, чтобы никто случайно не услышал русскую речь. А сказать хотелось многое. Например, о том, сколько погибших останутся без могил в результате этой войны, сколько будет без вести пропавших. И на полях боев, и в этом лагере. Да и сколько их еще существует уже, сколько гитлеровцы понастроили концлагерей для инакомыслящих, для военнопленных, для мирных граждан оккупированных стран!

Вот она, страшная сторона любой войны! Дело не в том, что армия одной страны сражается с армией другой страны. Есть и побочная ужасная сторона этих событий — разрушенные города, погибшие гражданские люди, муки людей, оставшихся без крова и пищи, замерзающих, умирающих от голода и болезней. Война — это катастрофа в любой местности, где она проходит. Это похуже цунами, землетрясения, эпидемии. Это как будто все перечисленное случается одновременно, вместе. И некому защитить, потому что в разрушенной стране некому прийти на помощь населению, и оно выживает как может. Чаще не может.

Янош, открыв капот грузовика, копался в моторе неподалеку от своего дома возле разрушенной автомастерской, где ему удалось отремонтировать небольшое помещение, которое он использовал как склад для инструментов и запчастей. Машина была старая, и следить за ней не очень просто, но надо. Она неплохо кормит Яноша, да и знакомства с немецкими офицерами делали его жизнь безопаснее. Хотя кто их знает, этих спесивых гитлеровцев, как они себя поведут завтра, в другой ситуации? Но что хорошо понял Янош — никто из них не против подзаработать, поиметь какую-то выгоду да и просто угодить начальству, чтобы не попасть на фронт. Куда как безопаснее служить в охране лагеря.

— Привет, Янош, — сказал по-русски Романчук, подойдя к машине, встав рядом с шофером и так же, как и поляк, уперев руки в капот. — Что смотришь, я же знаю, что ты понимаешь по-русски. Ты восемь лет