Чешская сатира и юмор - Франтишек Ладислав Челаковский
Ах, когда же, когда все это кончится? Вы говорите — война, война; когда же она начнется? Да еще заставят Гуго воевать — нет, это занятие не по нем! Неужели никто нас не освободит, чтобы мы снова могли избрать свой стиль жизни, по нашим старым идеалам?..
Перевод Н. Аросевой.
ГОСТЬ НА ПОРОГ
— Лойза, Лойзик, дружище, старый бродяга, — значит, ты все-таки решил и к нам завернуть… То-то дети обрадуются, как же, приехал дядя из самой Америки — нет, молодец, молодец…
— А что, мне так и говорили товарищи — мол, настоящий я сорвиголова, коли собрался за этот железный занавес, потому как здесь наше посольство уже не сумеет меня защитить, — ну, ничего, вот он я: принимаешь? Тут я вам привез кое-что…
— А, складную удочку?
— Господи, какую удочку! Хотя ты и писал насчет нее, но мне — не сердись, пожалуйста, — и в голову не пришло, что вам тут до того плохо живется, что кормитесь вы одной рыбной ловлей, и еще я подумал, тебе ведь все равно не выдадут разрешения ловить рыбу, поскольку такие бумажки выдают только коммунистам…
— Ерунда…
— Как? Ах да, ты хочешь сказать, что мог бы браконьерствовать, но то, что я тебе привез, — гораздо лучше, и опасности никакой… Тут у меня и рыбные консервы, а вот мясные, подкормитесь малость, бедняги, для себя я привез бобы, а это — маргарин…
— О, ты стал совсем американец, наша пища не по тебе — что ж, это я могу понять. Ну, если ты так хочешь, Эмма подогреет тебе твою фасоль — хочешь на масле? Знаю, ваш маргарин в тысячу раз лучше наших жиров, но моя Эмма шагу не делает без масла высшего сорта — говорит, оно куда лучше, чем первый сорт…
— У вас — здесь — есть масло?!
— Конечно, то есть, сейчас-то нет, у нас как раз кончилось, оно, видишь ли, редкость, не то что у вас, где его избыток…
— Избыток-то есть, что верно, то верно, масло просто горкнет — его разве укупишь? Но постой, я вам еще привез — смотри, вот ботинки, подметки резиновые — настоящая резина! — для Эманека, а Эмме — свитер, и Боженке всякая мелочь в приданое, зубные щетки я привез для всех, и пасту, и, конечно, жевательную резинку…
— Зачем же ты так потратился… И вообще — как тебе там живется?
— Отлично, мой бизнес немного наладился, Ярда нашел себе работу — не бог весть сколько, но все-таки уже не совсем на моей шее, Даше теперь тоже не так много надо, а то в прошлом году они все жили у нас — и Даша, и муж, и дети — Гарри-то, видишь ли, покалечился, и, не приведи господи, во сколько лечение стало, потом он судился с фирмой, кончилось хорошо, фирма, правда, здорово упиралась, и если б в дело не встряли конкуренты, не получил бы зятек ни цента, а так они испугались скандала — впрочем, что же это я разнылся, мы-то хоть свободно живем за нашей большой лужей. А вот вы, горемычные, за железным-то занавесом…
— Ох, твоя правда, Лойзик, тут ужасно — свободы никакой, нищета…
— А знаешь, Богоуш, ты непохож на человека, которого травят. В квартирке у вас уютно, едите сытно, а посмотреть на твои ботинки — так, ей-богу, они даже лучше тех, что я тебе привез, — слушай, уж не переметнулся ли ты к этим?..
— Лойза, как ты мог подумать!..
— Но ведь ты живешь роскошно…
— Это ты называешь роскошью? Когда у нас даже телевизора нет? Эманек — он в шахте работает — хотел купить, да нигде не достанешь, господи, что за порядки, на всех перекрестках орут о хорошей жизни, а тут простую вещь не достать…
— Что я слышу, бедный мой друг? Твоего сына загнали под землю?
— Как бы не так — «загнали»! Да он сам пошел, сумасшедший мальчишка, в школе их завербовали, я-то был против, да что поделаешь — парень упрям как бык… Впрочем, зарабатывает он хорошо…
— Он получает плату?!
— Еще бы — да какую! Иначе туда никто и не пошел бы, разумеется — хотя, если говорить строго, в сравнении с Америкой, это, наверное, гроши… Ты что-то сказал?
— Да нет, просто так, вздохнул. Только знаешь — не сердись, дружище, — а мне все-таки кажется, что ты с ними неплохо ладишь; по-моему, так хорошо жить может только тот, кто активно сотрудничает с режимом…
— Что ты несешь? Повтори-ка еще раз, и я тебя с лестницы спущу! Чтобы я, я служил им? За кого ты меня принимаешь? И за что мне служить им? За то, что меня угнетают? Разве это — жизнь? Газет, к которым я привык, нет; всем заправляет всякий сброд, которого при первой республике из тюрьмы не выпускали, и вообще… смотри, к примеру, висит календарь: вот она, их свобода! Шесть крон заплатил, а отмечены в нем церковные праздники? Нет!! Живешь как скотина! Я даже не знаю, какого числа духов день! Да еще продавец скалил зубы — мол, ходите в костел, пан Коленатый, там уж всегда оповещают, когда и что, — какая же это к дьяволу свобода, когда тебя силком в костел загоняют!
— Они загоняют вас в костел?
— Ну не совсем так, но если нужно узнать, когда какой праздник, — изволь идти, ясно?
— Мне совсем неясно — ведь у вас запрещают посещать церкви?
— Ах, не болтай глупости, все это…
— Значит, ты свободно можешь зайти в костел?
— Тоже не совсем, у вас там правильно говорят — я не могу ходить в костел, потому что там собирают пожертвования, разве на эту прорву напасешься…
— Ну знаешь, у нас испокон веков в церквах собирали деньги!
— То совсем другое дело, у вас это уже традиция, и потом у вас свобода, кто хочет, тот и содержит церковь, а у нас никакой свободы, за все платит государство…
— Как?
— А так. Из наших трудовых грошей, из налогов, что с нас дерут! Да еще причетник обходит, я притворяюсь, будто усердно молюсь — он, правда, тоже ничего не говорит, врать не буду, а только трется около меня, и все смотрят — дам я или нет, и когда я не даю, делают такие рожи, что… эх, чего там! Вот передать святую мессу по телевизору — на это их не хватает, хорошо что Эманек не достал телевизора, а то
