Мифологические рассказы и легенды Русского Севера - О. А. Черепанова
IV. О фараонах
Сказание о переходе Чермнаго моря (по списку 1602 г.)
В «Сказании» содержится апокрифическое изложение библейского сюжета об изгнании иудеев из Егрипта. Когда они, преследуемые войском фараона, подошли к Чермному (т. е. Красному) морю, по слову Моисея, который вел иудеев через пустыню, море расступилось и иудеи прошли «яко по суху». Но когда за ними устремилось войско фараона, волны сомкнулись и египтяне утонули (Исход, гл. III, стих 11). Далее, как говорится в «Сказании», «люди же фараоновы обратишася рыбами; у тѣхъ рыбъ главы человѣческия, а тулова нѣтъ, токмо едина глава, а зубы и носъ человѣчь; а гдѣ уши, тутъ перье, а гдѣ потылица, тутъ хвостъ. А не ястъ ихъ никто же. А кони и оружие обратишася рыбами, а на конскихъ рыбахъ шерсть конская, а кожа на нихъ толста на перстъ, ловятъ ихъ и кожи съ нихъ снимаютъ, а тѣло мечутъ, а въ кожахъ переды и подошвы шьютъ; а воды тѣ кожи не терпятъ, а въ сухо носко, на годъ станутъ (Ложные и отреченные книги ... 1862: 49—50).
Приведенные материалы отчетливо указывают на источник и пути формирования образа водяного персонажа — фараона, о котором говорится в текстах № 186—191. Переход библейско-книжного образа в сферу народных мифологических представлений осуществлялся несколькими путями: через официальную книжность, через литургику, через апокрифическую литературу, народную трансформацию духовной литературы, в частности духовные стихи.
В канонической церковной и светской книжности и сам библейский сюжет, и образ фараона, преследовавшего иудеев, приобретает символическое значение и используется для обобщенной характеристики и именования отрицательно маркированных явлений и ситуаций, как, например, в «Молении Даниила Заточника»: «И покры мя нищета, аки Чермное море фараона». В «Сказании о знамении от иконы Пресвятой Богородицы» говорится о победе новгородцев под предводительством Романа Мстиславича, сына киевского Великого князя Мстислава Изяславича, над войском Андрея Боголюбского, пришедшего брать с двинян дань, и Андрей Боголюбский сравнивается с фараоном как олицетворением зла: «Якоже и лютый онъ Фараонъ многими ранами отъ Бога Моисеемъ наказуемъ, никакоже прѣста отъ прежняго злаго и звѣрскаго своего начинания ...» Это «Сказание» было очень популярно и стало впоследствии, по словам Ф. И. Буслаева, «достоянием всей земли русской» (Буслаев 1862: 12—20). Поэтому развернутый параллелизм библейского злодея-фараона и врага Новгородско-Псковской земли Андрея Боголюбского в «Сказании» мог способствовать тому, что именно на территории Северо-Запада России и отмечается в первую очередь мифологический персонаж, именуемый фараоном, персонаж, сохранившийся в народной памяти до XX в.
V. О змее и змееборчестве
В «Четьих минеях» под 17 февраля и в «Прологе» под тем же числом помещено описание подвига и мучения Феодора Тирона («Мучение святого Феодора Тирона ...», или «Страсть святого и великого мученика Феодора Тирона»). В этих текстах рассказывается, как Феодор ведет борьбу с язычниками, отстаивая христианскую веру, сжигает языческий храм, за что мученика «ввергают в огнь». В них появляется как побочный и мотив борьбы Феодора с драконом. Феодор одолевает чудовище, считая, что, победив дракона, он одержит победу и над дьяволом. Этот мотив, кратко намеченный в Прологе, лег в основу апокрифа о Феодоре Тироне, который указан в некоторых индексах ложных и отреченных книг под заглавием «Феодора Тирона еже о змии».
Апокрифическое житие Феодора Тирона
Перевод текста рукописи Троице-Сергиевой лавры, XVI в № 648 лл. 357—362
Месяца февраля в 17-й день. Слово святого Феодора Тирона Господи, благослови, отче
«Во времена царя Онаулента, который правил в Афинском городе вместе со своими мужественными приближенными, в городе, называемом Андриокия, был некий военачальник по имени Феодор, сильный, храбрый, богатый, первый среди знати, всеми любимый и почитаемый. В том же городе жил некий святой, и был колодец, в котором бил ключ благотворной воды. Но этот колодец кишел змеями и другими гадами, и царь каждый год приносил им в жертву 12 коров, 80 быков и 25 ягнят, и только после этого они давали воду, и жители города насыщались этой водой... Однажды царь забыл принести жертвы змею в колодце. Разгневался змей и не дал воды. Стали люди мучиться без воды, и скотина у них стала подыхать от жажды.
Мать Феодора увидела, что конь ее сына очень страдает от жажды. А это был его лучший боевой конь, на котором он всегда сражался в битвах. Она взяла его за узду и одна пошла к источнику. Место, где находился источник, было очень страшно: там были крутые уступы, пропасти и стремнины, к тому же там было много зверей. Когда она пришла на это место, ее охватил ужас, но она, поборов женскую слабость, приблизилась к источнику. Увидев, что воды в источнике мало, она привязала коня на берегу, сама же спустилась, принесла воды и стала поить коня. Была же она прекрасна лицом и имела красивые волосы. И как только змей увидел ее, он захотел похитить ее и стал следить за ней пылающим взором. Когда же она в третий раз спустилась к источнику за водой, змей поднялся и с воплем схватил ее. Она же, увидев змея и услышав его рев, выронила сосуд, изменилась в лице и упала без чувств. И так змей похитил ее, унес в свое жилище и там спрятал. На берег же источника пришли рабы искать ее, но нашли только привязанного коня и сосуд, стоящий у воды. Они поняли, что ее похитил змей, и с рыданиями возвратились домой. Феодор же в это время был в палатах царя. Придя домой, он услышал рыдания, стал расспрашивать слуг, и они сказали ему: „Твоя мать, наша госпожа, похищена змеем!" и услышав это, он горько заплакал, восклицая: „О горе мне, мать моя, что никто не пришел тебе на помощь в тот час, когда поднялся на тебя этот нечестивый змей! И отлетела твоя благая душа, но я знаю, что Бог не хочет этого". Сказав это, Феодор сдержал рыдания, препоясался оружием и отправился к источнику, чтобы сразиться со змеем.
Пришел к Феодору царь и нашел его вооруженным, собирающимся спуститься в источник, и сказал ему царь: „О сын мой, Феодор, не замышляй то, чего не можешь совершить". Феодор же отвечал: „Ты, же знаешь, владыка,
