Лоулань - Ясуси Иноуэ
Несмотря на происшествие, однако, в первый день нашей экспедиции мы были в прекрасном расположении духа – хотя бы потому, что на время избавились от скучных обязанностей в управе. Несколько раз мы ощущали подземные толчки – один раз, когда мы были на мосту, и я увидел, как он, дрогнув, слегка сдвинулся в сторону. Мост этот был капитальным – не подвесным.
– Трясет, – заметил Томэкити.
Я и сам почувствовал, что тряхнуло довольно сильно. К землетрясениям мы за последний месяц привыкли: даже в Китакате они случались по разу или два в день, так что мы уже перестали обращать на них внимание.
Теперь, оглядываясь назад, я понимаю: сумасшедшая обратилась к нам не случайно. Не отмахнись мы от неё, поверни обратно – ужасная трагедия обошла бы нас стороной и каждый, верно, смог бы и дальше жить отмеренную ему жизнь. Но увы, человек – существо ограниченное, и оттого не способен заглянуть даже на мгновение вперед. Мы зашагали дальше, не осознавая, что идём навстречу собственной гибели и с каждым шагом приближаемся к вратам ада.
Как я упоминал ранее, деревня Хибара возникла вокруг почтовой станции на тракте Ёнэдзава и насчитывала тогда пятьдесят с лишним домов. Прежде её называли Хиноки-Яти, что значит «долина кипарисов»; они в изобилии росли в окрестностях – деревня стояла в распадке в окружении кипарисового леса. Если говорить о географическом положении, то это было отдалённое поселение на склоне горы Такасонэ, к западу от горы Адзума и к северу от горы Бандай. Ровных участков там мало и возделывать землю почти невозможно, так что край это в самом буквальном смысле суровый и бесплодный. Местные жители в основном зарабатывали на жизнь тем, что вытачивали болванки для лаковых изделий, заготавливали лыко да перегоняли вьючных лошадей.
В деревне Хибара имелось три постоялых двора. Если идти из Китакаты прямо на северо-восток, то, преодолев хребет, по которому проходила граница уезда, через три ри можно было достичь Цунаги в провинции Удзэн, а ещё через три ри – города Ёнэдзава; так что Хибара, несмотря на малый размер и удалённость, не была полностью чужда цивилизации и просвещению. За несколько лет до нашей экспедиции её по пути в Ёнэдзаву и Ямагату посетила группа борцов сумо во главе со знаменитым Одатэ; когда человек из деревенской управы отвёл нас на ночлег и мы принялись снимать соломенные сандалии у входа, то заметили большую вывеску с надписью «Добро пожаловать, борец Одатэ», по-видимому, оставшуюся с тех времен.
Сами мы, однако, на следующий день собирались сойти с ёнэдзавского тракта и направиться перпендикулярно ему, строго на юг, чтобы, углубившись в густой лес, покрывающий северный склон горы Бандай, следовать вдоль реки Нагасэ. К деревне Хибара относились три крохотных поселения: Хосоно на расстоянии полутора ри, насчитывающее семь дворов, и Осава, ещё одним ри дальше, насчитывающее двадцать, и Акимото. Деревушка Осава располагалась у самого подножия горы Бандай – расстояние оттуда до горячих источников Наканою и Каминою на склоне составляло не более одного ри, включая подъём в гору. Далее, также в одном ри от Осавы, если идти вдоль склонов горы Бандай на северо-восток, находилось поселение Акимото с двенадцатью дворами.
Именно там – в Хосоно, Осаве и Акимото – и требовалось провести замеры полей. В Хибару, где стояла деревенская управа, мы могли попасть в любое время, так что её решили оставить на потом, а пока воспользоваться коротким промежутком между окончанием сезона дождей и наступлением летней жары и побывать в трёх крохотных деревушках, затерянных в лесной чаще.
В тот вечер мы побывали в деревенской управе в Хибаре, и было решено, что оттуда нам в помощь отправятся трое – Харутаро, Кумэ и Синсю. Имя «Синсю» показалось нам странным, но раз уж все его так называли, мы тоже последовали общему примеру. Харутаро и Кумэ было за шестьдесят. Первый, добродушный человек с крупными ушами, которые, согласно поверью, сулят удачу, смахивал на отошедшего от дел зажиточного землевладельца. Второй, Кумэ, выглядел полной его противоположностью, с запавшими глазами и выступающими скулами на упрямом, желчном лице – казалось, шагнёшь не так, и не будет конца его ворчанию. Что до Синсю, тот был маленьким, ловким человечком неопределенного возраста – то ли тридцать, то ли сорок, – сноровистым в работе и с хорошо подвешенным языком; в управе он, кажется, один ухитрялся сделать всё.
Втроём они должны были сопроводить нас на место и посодействовать, чем нужно, во время землемерных работ. Эпоха Мэйдзи с её реформами началась лишь за двадцать лет до описываемых событий, и простой люд по-прежнему считал налоги чем-то вроде беспричинных поборов – именно поэтому даже того, чтобы обмерить наделы у каких-то сорока дворов, нужно было так много людей.
Рано утром четырнадцатого июля, то есть на следующий день, мы вшестером отправились в путь из деревни Хибара. Местные – Харутаро, Кумэ и Синсю – оделись так же, как Томэкити и Киндзи: подоткнутые полы юкаты, повязанный на голову платок, обмотки на ногах и соломенные сандалии. Мы уже выходили из гостиницы, когда случилось первое за день землетрясение – необычно сильное. Мы кинулись на улицу, а с нами высыпали и служанки.
За деревней мы перешли по мосту на левый берег реки Нагасэ; дальше дорога поворачивала на юг, к галечным пляжам, называемым «Каменные отмели». Не успели мы дойти до них, как снова тряхнуло – несильно, словно бы остаточный толчок недавнего землетрясения; мы на мгновение замерли, но ничего вслух не сказали. Между галькой и валунами в высохшем русле реки, по которому мы шагали, там и сям проросла трава; от камней под лучами утреннего солнца поднималось марево, напоминая, как жарко станет в разгар дня. Наблюдая за этой дрожащей дымкой и ощущая под ногами колебания, я вдруг остро почувствовал, что даже самой земле нельзя доверять, и мне на мгновение стало не по себе. Впрочем, уже в следующий момент я выбросил это из головы.
Стоило пройти каменные отмели, как гора Бандай с тремя вершинами – Обандай, то есть Большой Бандай, Кобандай, то есть Малый Бандай, и Акахани – предстала перед нами во всем своём великолепии. В ней чувствовалась суровая мощь; я и прежде много слышал о том, как живописна она с северной стороны, но действительность превзошла ожидания. Склоны горы вплоть до каменных отмелей покрывала густая, почти первозданная лесная чаща, в которой смешались огромные кипарисы, дубы, вязы, пихты, клены. Ближе к подножию лес менялся: в нём начинали преобладать красная сосна, ольха, тополь,
