Романеска - Бенаквиста Тонино
Тот же, сдерживая раздражение, заверил автора, что не собирается разглашать его тайны: никто никогда не узнает о его творческих хитростях, он только просит сообщить ему, и как можно скорее, где он взял фабулу своей пьесы.
Вместо водевиля зрители в зале услышали далекое эхо разыгравшейся трагедии и подумали, что это такой сценический эффект. На возмущенные крики Чарльза Найта прибежал директор, узнал докучливого посетителя, наводившего у него справки три дня назад, и пригрозил полицией, в случае если тот сорвет спектакль.
Француз, внезапно ставший сговорчивым, как будто на него подействовало предупреждение, извинился и пообещал никогда больше не появляться в театре. Он слишком долго ждал этой встречи, чтобы сейчас отправиться в каталажку: ведь неизвестно, куда этот непредсказуемый Чарльз Найт мог снова подеваться. Раздраженные актеры «Влюбленного бандита» вновь обрели тишину, необходимую для продолжения спектакля.
Снаружи конца представления ждал человек. Он не испугался солдат, противостоял дикарям, спорил с матросами, сражался с наемниками, так неужели он капитулирует перед каким-то писателем?
*И революция свершилась. Ночью, неожиданно. И была она подготовлена с такой тщательностью, на которую сумасшедшие считаются обычно не способными. Операцией руководила Мятежница, уверенная в своем войске. Еще до рассвета были нейтрализованы сиделки и санитары, да так ловко, что в соседних корпусах этого никто не заметил. Главный врач, привязанный к креслу ремнями, прочность которых ему впервые приходилось испытывать на себе, был вынужден наблюдать за ходом восстания. Великий специалист по исцелению нервных больных, он, вместо того чтобы увидеть в происходящем материал для очередной увлекательной главы своего труда, посвященного душевным болезням, расценил все как ужасное предательство и угрозу самим основам его специальности. При виде сотни умалишенных, соблюдающих дисциплину римской когорты и уже в самих своих действиях проявляющих высокомерие победителей, все его теории рассыпались в прах. Сто психических отклонений сложились в идеальную сплоченность — абсолютно неприемлемую, оскорбительную, невозможную, непростительную. Столько лет самоотверженного труда попраны этим батальоном сумасшедших, в которых вдруг проснулось чувство локтя! Неблагодарные твари! Вместо того чтобы завещать свое безумие на благо науки, они предпочли вдруг вновь обрести разум и выступить сомкнутым строем не хуже, чем в самой искусной из армий. А как больно видеть, что возглавляет их самая безумная из всех, сумевшая увлечь этих простодушных идиотов собственной химерой, посулив им невесть какую награду, как только они окажутся на свободе. Но ведь ни один из них там не выживет, даже она, ослепленная своими поисками выдуманного суженого. Когда ее распрекрасное войско разбредется кто куда, она уйдет умирать куда-нибудь в лес, бормоча ужасные заклятия и предаваясь своим галлюцинациям.
Врачу было невдомек, что каждый из этих безумцев выслушал историю француженки, на что сам он оказался не способен. И каждый узнал в этой истории себя — кто в какой-то подробности, кто в эпизоде, — все они так же страдали от неприязни соседей, всех когда-то объявляли неблагонадежными, несущими угрозу нравственности, всем врачи простукивали череп, все стали изгоями.
Опьяненные первой одержанной победой, с трудом сдерживая восторг, повстанцы проскользнули между строениями и собрались перед главными воротами. Страдавшие бессонницей пациенты чумного корпуса пристыли к окнам, завороженно наблюдая, как их собратья по лечебнице отважно пытаются выбраться на волю. Начался волнующий диалог, в ходе которого одни, вцепившись в прутья оконных решеток, умоляли других сдаться, а те приглашали их последовать за ними в едином освободительном порыве. Больные, чувствовавшие себя в безопасности, казались сумасшедшим сумасшедшими. А сумасшедшие, спешившие поскорей оказаться на воле, казались сумасшедшими больным.
Крики привлекли внимание солдат из корпуса уволенных с военной службы по состоянию здоровья, и те отправились как бы в разведку. Одобряя саму идею неповиновения, они не знали, к какому лагерю примкнуть: к сумасшедшим, жаждущим свободы, или к больным, цеплявшимся за свое последнее убежище. Они попытались было положить конец возникшей сумятице, но заминка, вызванная их вмешательством, лишь усугубила ее. При столкновении с настоящими вояками, вся организованность сумасшедших сошла на нет, и вскоре у ворот Свиленской лечебницы начался настоящий хаос, в котором смешались страх и надежда, трусость и отвага, непокорность и подчинение власти.
Оставив мысли о единстве, Мятежница перестала переживать за каждого из повстанцев, решив, что пора позаботиться о собственной судьбе: в отличие от остальных, у нее было к чему стремиться, впереди ее ждала длинная дорога. В ней вдруг снова проснулась сборщица ягод, а само ее ремесло обрело вдруг истинный смысл: выбирать. Среди этого переполоха, среди этих растерянных, заблудших душ ей предстояло выбрать себе попутчиков.
В первую очередь она обратилась к Самозванцу, который предложил свернуть к конюшне, за солдатский корпус, где находился экипаж и четыре лошади, — будет на чем удрать в степи. Затем она привлекла Преследуемого, Переменчивого и Фантазерку, чьи причуды могли оказаться в пути поистине бесценными. Самозванец натянул поводья, стегнул лошадей и пустил их по булыжной дороге, ведущей к открытым наконец воротам, где не осталось и следа ни бунтовщиков, ни солдат.
Из этого Мятежница сделала оптимистический вывод: наверняка каждый из них поступил согласно своим убеждениям. Те, кому была необходима свобода, нашли ее. Те, кто хотел, чтобы их оставили в покое, вернулись на свои койки. Нерешительные же, ожидавшие чьего-то приказа, чтобы ему подчиниться, последовали велению единственного своего желания.
Только это воспоминание и сохранит она о своем батальоне сумасшедших революционеров.
Светало, когда экипаж свернул в открытую степь. Выглядывая в окошко и с удовольствием вдыхая прохладный воздух, Фантазерка ничего не смогла к этому прибавить, даже приврать. Преследуемый впервые за долгое время увидел среди своих неожиданных попутчиков только союзников. Переменчивый, казалось, оставил свою темную сторону в корпусе для умалишенных и теперь, по крайней мере в данный момент, обратился ко всем своей солнечной, светлой стороной. Перед ними открывалась свободная дорога. Не успев скрыться из виду, Свиленская лечебница была забыта.
*Судя по аплодисментам, «Влюбленный бандит» обещал стать событием сезона. Что очень злило Чарльза Найта, возвращавшегося к себе в пансион. Признать талант собрата по перу, то есть конкурента, означало поставить под сомнение свой собственный. Теперь его, Чарльза Найта, очередь напомнить лондонской публике, что она — самая требовательная в мире. Его задача — сделать так, чтобы этот водевиль с его чопорными нравами, скучными стихами, предсказуемыми поворотами был забыт. Он должен представить зрителям собственные благородные сюжетные ходы и изящный слог. Ему предстоит раздвинуть рамки драматургии, описать неведомые доселе чувства, вызвать новые эмоции. Он будет вдохновляться этим миром, чтобы однажды одухотворить своим творчеством этот мир.
Увы, до этого было еще далеко. В этом году музы совершенно оставили его, переметнувшись к другим, а пламя, которым некогда горело его перо, совсем потухло. На смену овациям пришли насмешки исподтишка в театральных фойе: «Похоже, Найт совсем исписался?» В глазах директора театра «Перл» он читал притворную любезность: «Друг мой, я оставляю за вами место в сентябре, только уточните, какого года». Даже квартирная хозяйка, злюка и невежда, удивлялась, не находя его фамилии в «Дейли пост», и опасалась за поступление квартирной платы. «Кто сможет описать невыносимое одиночество драматурга, если не сам драматург?» — думал он, шагая через квартал Мэйфейр в час, когда пустеют таверны. Он и не подозревал, что муки творчества — ничто в сравнении с тем, что поджидало его в тени за углом.
