Дворики. С гор потоки - Василий Дмитриевич Ряховский
— Мы! — Ерунов затравленно метнулся к столу. — Мы… это… разве так можно?
Тогда встал Степка и, почти коснувшись еруновского носа концом карандаша, спокойно отрезал:
— Вы успокойтесь, господин хороший. Про вас мы знаем, что вы были околоточным. А таких людей в Москве давно уж рыбу в речке ловить пустили.
— Что, съел, дьявол? — Афонька подскочил к Ерунову и выставил мосластый, с въевшимся в кожу клеем кулак. — Сменяй его, ребята! Чесаться нечего! Ишь какой проповедник нашелся!
Боясь упустить момент, Петр приступил к делу:
— Ну, товарищи, намечайте, кого нам выбрать. Я предлагаю…
Он оглянулся на Артема, но тот стремительно поднялся и протянул вперед руку.
— Мы выбираем не для шуток, я думаю. Не чай пить с волостными начальниками. Нам нужен верховод. Петра Багрова я предлагаю!
И Лиса громко подтвердила:
— Петруху! Это дело! Он нужду знает.
Другие смолчали, только Мак осторожно пробурчал:
— Молод еще…
— Ну, теперь не в годах дело, — Артем весело взялся за карандаш. — Петра Багрова выбираем, кто желает его, подымай!
Руки поднимались медленно, будто каждый из голосовавших присматривался к соседям. Петр, не решаясь поднять глаза вверх, взволнованно повернулся к Митьке:
— Здорово получается-то?
Митька, вытягивая вверх руку, улыбнулся:
— Знамо, здорово! По-настоящему! А ты смотри, дьявол, за тебя тяну…
— Тяни, тяни.
— Обмывать будем…
— Петр Багров считается избранным всеми голосами! — перебил их Степка.
— Ну, комиссар, занимайся делами.
Петр встал, весело оглядел собрание, раскрыл было рот, но в эту минуту в избу ворвался привлекший всеобщее внимание чужой человек.
То был Москалец.
А тем временем Бреховка бурлила, как на пожаре. Около сборной избы кучами сбивались мужики, здесь висла неудержимая брань, кто-то дико орал песни. Селом бежали бабы, ребятишки с собаками, даже столетние старики выползали за порог и глядели из-под руки на свет белый, плохо различая причину несусветной тревоги. Молодые ребята из озорства били под «Дубинушку» тяжелой вагой о кузнечную наковальню. И каждый крик, стук распалял людей, призывая к буйству и озорству.
Наконец из сборной избы хлынул людской поток. Впереди шел Шабай. Потрясая винтовкой, он орал, выворачивая белки очумелых от пьянства глаз:
— Напролом идем! В лобовую! За мной!
Шествие текло по людной улице, обрастая новыми толпами. Мужики забегали по пути домой и вывертывались из сеней кто с вилами, кто с топором, а кое-кто просто отворачивал от завальня осиновый кол.
Колыван очутился в хвосте, среди баб. Задыхаясь, он все порывался догнать «головку», но ему мешали толкавшиеся впереди бабы — крикливые, озорные, бесстыжие. «Вот чертей как разворочало. Они кого хошь убьют, попадись только!» У своего дома Колыван задержался и свернул с дороги. Перед тем как войти в сени, он метнул глазом по сторонам: поблизости никого не было. В сенях он вздохнул свободно и расправил плечи. «Ну, теперь черт с ними, пусть колупаются. А наше дело — от греха подальше». Встретившей его старухе он сказал:
— Собери пожрать. Вся душа из меня вышла. Десять возов смолоть на мельнице легче, чем с этим стадом дело иметь.
Когда бреховцы вышли за село, день смахивал на́ вечер. Снега розовели под тусклым светом солнца, еле видного в петельчатой кисее облаков, и дорога, протянувшаяся к перламутровому горизонту, казалась путем в благостную страну. Полевой простор с широчайшими видами на далекие, прилегшие к горизонту села смирил толпу. Толкаясь, люди незаметно перешли на шутки, в группах степенных мужиков возникли хозяйственные разговоры, и только бабы еще кричали, как наполоханные куры.
В середине потока ломался Митрошка Чивирев. Это был щуплый, бесцветный солдатишка, на котором всякая одежда сидела горбом, шапка всегда съезжала на ухо. Митрошка был холостяк, из перестарков, по бедности за него не шла ни одна девка, и потому разговоры о женитьбе Митрошки доставляли бреховцам неистощимые поводы для смеха.
Потешая спутников, Митрошка с ужимками, с вывертами рассказывал:
— Меня девки без ума любят. Сохнут по мне, горемычные. А замуж не идут по робости. Боятся, что подруги их со света сживут. Ведь я, сказать по правде, один жених на всю Бреховку. У меня не хата — палата, не голова, а золотой горшок. Всякой лестно подцепить меня, а поделить не могут.
— Ох, дьявол нагрешник! Ты и впрямь горшок, только треснутый!
— От большого ума и треснул. Кость не выдержала умственного напора. А сейчас я, как разгромлю Дворики, возьму себе у старшины жеребца, так и свататься поеду.
— Поезжай, поезжай, как бы тебя вперед по шапке не съездили.
— По шапке — нам мало горя, была бы голова цела!
В это время передовые поднялись на курган и остановились. Впереди лежали Дворики. Люди выжидательно переглянулись. Кое у кого мелькнула трезвая мысль вернуться обратно. Но Шабай вскинул над головой винтовку и закричал:
— Православные, хо́ду!
Его поддержали пьяные, за ними подались остальные, и темный хвост перевалил через курган, стремительно подтекая к околицам Двориков.
День избрания комиссаром превращался для Петра в день испытания. Появление Москальца, оторопело сообщившего о выходе бреховцев на погром, ошарашило Петра до помутнения в глазах. Еще вчера строивший планы решительного отражения погромщиков, сегодня он почувствовал себя не готовым к этому и в первую минуту растерялся. И только близость Артема, Степки удержала его от малодушной мысли бросить все и сложить с себя новое звание. Он превозмог дрожь в коленках и насколько мог решительно сказал:
— Сейчас же все расходитесь по домам, в частности бабы и ребятишки! Дело принимает грозный оборот.
И то, что дворичане приняли его слова как приказание, подбавило ему храбрости.
— А вы, ребята, оставайтесь, надо подумать.
Решение было единогласное: попытаться уладить дело миром, а если бреховцы будут озорничать, то пугнуть их «с пылью». Петр распорядился, чтоб Данилка и Пашка Илюнцевы, рьяно стоявшие за драку, а с ними Митька и Гаврюха Ерунов шли за Илюнцев двор с винтовками, дробовиками и ждали б приказаний. Потом он вызвал Зызы, Корнея и присоединил их к своей группе для встречи бреховцев на выгоне.
Распоряжения поглотили остатки недавней нерешительности. Петр опять почувствовал в себе силу,
