Здравствуй, поле! - Николай Николаевич Новосёлов
…И все-таки признавался Пашка Дыбину: вроде бы и не промах он, а люди почти всегда оказываются хитрее, корыстнее его, потому и живут лучше.
Повар насмешливо спрашивал:
— Выходит, ты лучше других?
Тот даже обиделся:
— Выдумал, Дыбин! Ради чего я буду лучше?
— Глуп ты, как корова, а хочешь жить лучше других. Вот я не могу и не рыпаюсь.
Пашка добродушно посмеивался: кое в чем он мог обойтись и без советов повара.
3
Зойку — старшую из семи дочерей местного дорожного мастера Ганьшина — Пашка привел в свою избу прошлой осенью. Сказал слепому:
— Вот, дед, чуешь? Бабу привел. Теперь с бабой жить будем. Горячее нам варить будет. Зойкой зовут.
— Милости просим, — сказал Данила.
— На вид она — так себе, да хрен с ней. — Пашка повернулся к Зойке: — Деда моего не обижать. Поняла?
— Поняла, — тихо промолвила девка.
— Вот, значит, обо всем договорились. — Посмотрел на часы, словно знал цену времени. — А теперь… свари чего-нибудь.
С минуту потолкался в избе и, решительно не зная что делать, исчез.
Зойка в великом смущении стояла среди избы.
— Этакая незадача, — вздохнул Данила, — сварить-то не из чего…
— Я сейчас!
И она засуетилась, заспешила, будто в эту минуту ей предстояло сделать что-то самое важное.
Выбежала на двор, надергала прутьев из соседского плетня, растопила печь. Сбегала домой, принесла крупы, кусок мяса. Обнаружив, вместо посуды, груду грязных черепков, снова побывала дома, принесла тарелки, ложки. Потом побежала за водой. Дрова в печке прогорели, и она снова ломала упругие прутья соседского плетня.
Поставив чугун с похлебкой на огонь, облегченно вздохнула, но тут же взяла веник и принялась подметать пол.
— Ты отдохни, — ласково сказал слепой.
С затаенным страхом смотрела Зойка на темные, забитые хламом углы избы, на прогнивший пол, в провалах которого был плотно утоптан мусор.
— Грязно у вас…
— Грязно, да… — виновато согласился Данила. — Ничего… Помаленьку уладится. Ничего…
И Зойка думала о том же.
— Мне это совсем не трудно… Когда люди в года входят, серьезными становятся…
— Известно, — охотно подтвердил старик.
Внук долго не возвращался. Сытого Данилу разморило теплом, и он уснул. Девка сидела у порога и ждала.
Хозяин избы вернулся пьяным. Удивленно посмотрел на нее.
— Ты чего тут?
— Я?..
Она удивилась, отступила к двери. Пашка вдруг громко рассмеялся.
— Стой! Вспомнил!
Включил свет. Подошел, обнял ее. Наклонив голову, девка высвободилась, со страхом посмотрела на пьяное самодовольное лицо.
— Не бойся… Старика покормила?
— Поел он.
— Порядок. Гони его с кровати. Пусть ложится на лавку или лезет на печь.
— Паша, как же я его?.. Неудобно…
Он заулыбался от удовольствия.
— Паша? Правильно, зови меня Пашей.
Так Зойка начала жить в Даниловой избе. Неуютно и тоскливо было в ней, как осенней дождливой порой в поле. Случалось, останется где-то в поле неубранная полоса, а непогодь хмурится и вот-вот выбелит все первым снегом. Зойка безотказная. В страдальческой гримасе суровеет девичье лицо, сводит от холода нежное молодое тело. Но терпение сильнее непогоды, и вот уже дождевая капля, скатившаяся за воротник, не кажется ледяной, раскрасневшиеся руки обретают обычную подвижность, и даже хочется петь…
Надо притерпеться.
Что из того, что и она знает полную меру счастья? Ходит оно неподалеку добрым застенчивым парнем, только уж никогда не приблизится к ней: чуткое сердце и нежность — слишком малая плата за него. А свои фотографии она рвала с отчаянием…
Когда Пашка купил ей дешевенькое платье, она готова была поверить, что начинается другое счастье, трудное, неприметное, но на которое она имела право.
Они не любили друг друга, и она полагала, что в их союзе что-то могло быть не соблюдено. Поэтому не долго принуждала себя быть ласковой с мужем. Да тот, казалось, не нуждался в ее ласках. Но не заметила, как ревниво он следил за ее отчуждением, потому что успел глубоко пережить неведомую ему человеческую нежность или то, что на первых порах он принимал за нежность. А когда заметила, почувствовала себя бессильной и обреченной. Не напрасно ли она ждет перемен в Пашке, не призрачна ли цена ее терпению?
Мучаясь сомнениями, повстречала в глухом переулке того парня и, забыв обо всем на свете, повисла на нем, стала горячо целовать. Не дала ему ни отстранить себя, ни слова сказать. Потом оттолкнула и, не смея глянуть ему в глаза, тяжело дыша, приказала:
— Теперь иди!
Не помнила, как пришла в дом отца и сказалась больной.
Едва ли Пашка узнал об этом. Но сжалась Зойка от страха, когда он, люто сузив черные глаза, предупредил:
— Ты забудь… Поняла?
Напрасно он ждал от нее оправданий. Опустив голову, произнесла единственное слово, которое было хуже признания:
— Поняла.
И Пашка с тоской подумал о том, что судьба опять сыграла с ним злую шутку. Казалось бы, верно рассудил Дыбин: выбирай похуже. Ну, выбрал. Не засмотришься… Но отчего становилось так тошно, когда она, с трудом скрывая неприязнь, сторонилась его?
Пожаловался Дыбину. Повар посмотрел на Пашку так, словно сам был грубо оскорблен.
— Гони!
За тоской пришла злость. Легко было ненавидеть некрасивую и беспомощную Зойку. И когда она стыдливо призналась в том, что беременна, — это было зимой, в сильные холода, — повод нашел подходящим:
— Уходи к отцу. Пустая будешь — посмотрим.
И она ушла. Ждать ребенка.
Тайком от Пашки приходила к Даниле, ухаживала за ним, прибирала избу. Слепой слышал, как внук злился:
— Родить надумала, паскуда… Ну, погоди…
С наступлением тепла Зойка перестала ходить на работу. От скуки и грустных раздумий тянуло ее к Даниле. Только слепой не упрекал ее, не жалел, а как-то легко убеждал в том, что, в конечном счете, все будет хорошо. Наверное, оттого она стала надеяться, что пересилит неприязнь к Пашке и вернется совсем — матерью и хозяйкой.
Она и варила немудрящую уху из стариковского улова.
4
Вернувшись с войны, отец Матвея невесть из чего соорудил на краю деревни землянку. Место выбрал высокое, веселое — деревню отсюда видно, как на ладони. Удобств особых не выдумывал: со временем собирался построить добротный дом. Был здоров, соскучился по работе, и быть бы дому вскорости… Но через год после рождения сына — а ведь рад был этому событию несказанно — неожиданно исчез. Соблазнила ли жизнь в других краях, виденных в войну, подался ли к другой, не позабыв щедрой ласки во время короткой стоянки в прифронтовой деревеньке, — никто
