Берегите весну - Лев Александрович Бураков
— Кстати, товарищ Воронова, — Калатозов повысил голос, — я, принимая от своего предшественника, Генки, то есть, я хочу сказать, Геннадия Беляева, ведомости, обнаружил, что у двух наших комсомольцев, занимающих руководящие посты в совхозном производстве, образовалась большая задолженность по взносам.
Саша было раскрыла рот: она ведь недавно встала на учет, сегодня же заплатит. Но Калатозов продолжал:
— И знаете, очень был удивлен. У товарища Львова не уплачено за два месяца! А он у нас главный инженер. С него пример другие должны брать. На бюро, что ли, его вызвать, а? Как посоветуете?
Калатозов улыбался и моргал в сторону инженера. Но Львов молча возился с трубой. Будто не слышал. Саша кивнула заговорщицки Калатозову и громко сказала:
— Проработать, конечно, надо бы. Только я все же думаю, что сначала лучше с ним поговорить, что называется, по душам. Оттает человек и поймет…
— Разве что действительно по душам? — Вася задумчиво почесал затылок. — Но будет ли слушать, авторитета еще…
— Конечно, будет, — улыбнулась Саша. Ей вспомнился вечер. Тот, когда Львов ей читал стихи. — Только ты без авторитета, а начистоту. Поймет!
— Вы думаете? — все еще сомневался Калатозов.
— Иногда, в свободное время, — ответила Саша и перевела взгляд кверху, туда, где гремел ключом инженер.
Львов, наконец, закрепил трубу и спрыгнул. Руки и нос у него были пятнистые от сажи. Инженер поправил запотевшие очки, вымазав еще и скулы. Шагнул Саше навстречу. Но она поспешно выскочила за дверь: смеяться над главным инженером не положено, да еще в присутствии подчиненных… Львов вышел за ней и дотронулся до локтя.
— Вы извините меня, я был немного груб вчера, когда…
— Надо поступать так, чтобы потом не извиняться.
— Слушаюсь. Значит, вы не сердитесь?
— Сержусь.
— А улыбаетесь почему? Ничего смешного не вижу.
— Нате, посмотрите. — Саша достала зеркальце и подала Львову. Пока он вытирал лицо — она была уже в другом конце мастерских.
Возле злополучного сорок шестого дизеля стояли Власов и Репейников, оба держали по оси и ругались. Саша, подходя к ним, все еще улыбалась, вспоминая смущенный вид Львова. По мере ее приближения из разговора Власова и Трофимыча стали исчезать крепкие выражения, а без них заведующий обычно терялся и терпел поражение. Репейников с неудовольствием покосился на Сашу. Власов протянул ей ось.
— Полюбуйтесь, товарищ контролер. Разве это качество? Вы же человек справедливый — смотрите: будто волки глодали.
На поверхности оси чернели раковины. Саша посмотрела на Репейникова, тот отвел взгляд.
— Я же говорила, Федор Трофимыч, чтобы без моей проверки оси со сварки токарям не давать. Сварка плохая, люди работали, точили. А сейчас, что же, вновь на сварку?
— Я тут ни при чем, вы сами следите. Потом знаете, что сварщик у нас того…
— Что — «того»?
— Зеленый еще, не специалист.
— А вы поучили бы.
— Ну, товарищ механик, меня ничему не учили, — не выдержал Репейников, — да-с, сам выучился, без нянек!
— И все-все уже знаете? — лукаво спросила Саша. Власов с любопытством воззрился на покрасневшее сальное лицо заведующего. Но Репейников, почувствовав в вопросе какой-то скрытый подвох, уклончиво бросил:
— Ну, все — не все… Век живи, век учись.
— Значит, вы даже сейчас учитесь? — улыбнулась Саша. — Так почему же сварщик… Но Репейников прервал ее:
— К вашему сведению, я уже вышел из пионерского возраста. Учитесь сами и учите сами, а мы — как-нибудь уж дотянем…
Репейников пнул ось ногой и повернулся — эта девчонка раздражала его. «Конечно, — размышлял Репейников, — каждый человек сначала хочет показать себя, но этой, видно, все мало. И откуда такие беспокойные берутся, будто им премии дают или ордена навешивают?! Все вокруг нее вертятся. «Справедливый человек!» А я, значит, несправедливый? Хорошо на чужой шее авторитет зарабатывать…»
Саша вместе с Власовым отнесла оси сварщику. Среди извивающихся проводов, на грязном, засаленном табурете, сидел Стручков и с хрустом ел соленый огурец. Рядом валялась газета с крошками хлеба.
— Как, Коля, осваиваешь?
— На все руки от скуки!
— Николай, оси надо наварить снова.
— Кладите, место есть — пусть лежат.
— Это срочно.
— Ха, срочно! Что, сеять начали? Так пусть трактор идет, я и на ходу могу. Нарядик только надо бы… Как всем.
Власов взглянул на Сашу и незаметно для Кольки щелкнул себя по шее. Саша удивленно подняла брови: впервые она видела Стручкова пьяным. В углу, у трансформатора, валялась пустая бутылка. Власов проследил ее взгляд и скривился.
— Гуляешь, Коля?
— А тебе что за дело? Иди, рисуй наряд, только — красивый.
— Наряда не будет. Такая сварка — стопроцентный брак, — отрезала Саша и подошла ближе. Стручков улыбнулся миролюбиво, но твердо произнес:
— И сварки не будет.
Власов плюнул и пошел к дверям. Саша чувствовала, как от Кольки противно пахнет водкой.
— Скажите Федору Трофимычу, что сварщик пьян и работать не может.
Власов бросил в дверях:
— Да они вместе и пили, что ему говорить…
Двери хлопнули. Саша стояла ошеломленная. Стручков не выдержал молчания.
— Чего смотришь? Выпил, ну и что? Не за рулем ведь…
Саша молчала. Она стояла, опустив руки и оцепенев, понимая, что нужно сказать что-то и уйти, но не могла. В то же время где-то в глубине души поднималась ненужная, не к месту появившаяся жалость к Кольке. Он сидел сгорбившись, из-под промасленной, отливающей сталью телогрейки, виднелась мятая, грязная рубашка.
— Чего молчишь? Ну, выпил и что? Поработала бы сама в этой конуре, на холоде. Сам же, дурак, вызвался сюда, энтузиаст несчастный. Вот один сиди и отдувайся. Даже электродов нет. Сам рублю проволоку и мажу мелом. Вчера выставил сушиться, а корова нашего Трофимыча подошла и весь мел слизала, а кто платить будет? С коровы не спросишь… Вас много, начальников, а я один.
Действительно, Стручков сейчас был единственным сварщиком в мастерских. Второй сварщик был в отпуске, уехал на Украину к родителям и вызвать его было нельзя. Удалить Кольку с работы формально она не
