В перспективе - Элизабет Джейн Говард

запястье неслись галопом с таким удивительным пренебрежением к своим функциям, что она так и не поняла, который час. Она довольно размышляла, что все наверняка уехали в гости – а она сбежала от них, пусть ненадолго, – когда в дверь постучали. Новую горничную прислали сообщить ей, что ее мать и остальные задержатся в гостях и к ужину не вернутся. Ее отец пожелал поужинать на полчаса раньше, чем было условлено, – устроит ли это мисс Антонию? Пока горничная передавала это сообщение, ее взгляд блуждал по комнате – беспорядочно, нервно, как у неопытного криминалиста. Глаза у нее были красные, заметила Антония, лицо припухшее и тускло-розовое, новенький передник выглядел как бумага, а глупая наколка на влажных волосах оттенка соломы смотрелась жалко и неуместно. Отмечая все это и выяснив, что сейчас около семи – но горничная выразила готовность сходить и уточнить, если мисс Антония пожелает, – Антония сообразила, что ничего не знает о новой горничной, кроме того, что сейчас заметила.

– К сожалению, я не знаю вашего имени.

– Доркас, мисс. – Она потупилась.

Антония неловко осведомилась:

– У вас все хорошо? Есть все, что вам нужно?

– Немножко чудно́ поначалу. Но я уже почти освоилась. Раньше не бывала в услужении. Ни разу. – Этот приступ откровенности дался ей нелегко: коротко взглянув на Антонию и кое-как попытавшись улыбнуться, она принялась скручивать угол передника мягкими розовыми пальцами.

– Тоскуете по дому?

Но Доркас, уставившись на нее с упорным непониманием в глазах, ответила только: «Чудно́ поначалу, но я справлюсь, мисс», и у Антонии осталось ощущение неловкого любопытства, вовсе не то, с которым она приступила к расспросам.

– Конечно, справитесь. – Она улыбнулась, а молоденькая горничная снова уставилась в пол. Задавать новые вопросы Антония не решилась. – Значит, ужин в половине восьмого?

– Да, мисс.

– Спасибо, Доркас.

– Вам спасибо, мисс. – И она вышла, захлопнув дверь так нервно и осторожно, что та открылась. Обе сошлись лицом к лицу, чтобы закрыть ее. – Извините, мисс.

Антония увидела, как крупная грушевидная слеза скатилась по лицу девушки, но на этот раз они сумели улыбнуться друг другу – робкое признание заслуг двери…

Переодеваясь к ужину, Антония вообразила предстоящий вечер: саму себя, сидящую напротив отца, и вазу зеленого стекла с примулами между ними; какими они выглядят друг для друга; шанс на то, что наедине они предпримут исследование неизведанных областей общения, которые, как ей казалось, должны располагаться между социальными обычаями XVI века и тем, как провели сегодня утро в Гастингсе ее мать и Джордж Уоррендер; вероятность, что он потешит ее любопытство личным опытом: поскольку она ничего о нем не знает, стало быть, наверняка есть то, что она должна знать… О своем отце, о папе, которого зовут Уилфрид.

Он отложил книгу с явной неохотой, когда она вошла в комнату, и, пока приближалась к нему с таким чувством, будто встречается с ним впервые, заметила, как он стрельнул сожалеющим взглядом в сторону книги, и ее осенило: такие взгляды настолько вошли у него в привычку, что он перестал скрывать их.

Он спросил:

– Налить тебе хереса?

Его манеры по отношению ко всем, кроме энтузиастов, сведущих в предмете его научных интересов, оставались неизменными: точно так же он повел бы себя, окажись на месте Антонии любой другой человек, которого он увидел впервые в жизни.

– Я принесу. – Наполнив бокалы, она пристроилась на подлокотнике дивана и спросила: – А если бы мы встретились в первый раз?

Она увидела, как он прищурился, свыкаясь с этой замысловатой и малозначительной мыслью, потом ответил:

– Думаю, мне все равно следовало бы предложить тебе бокал хереса.

– Вот и я так подумала. – Она выжидательно смотрела на него, но он не спешил отвечать, и она продолжала: – А что бы ты предпринял затем? О чем разговаривал бы со мной за ужином?

Он взглянул на нее с настороженной обреченностью.

– Вероятно, там были бы и другие люди. Вряд ли мне пришлось бы постоянно говорить с тобой. – Он прервал себя излишним сухим кашлем. – Ты ведь знаешь, мои способности к светским беседам ограниченны.

– А им обязательно быть светскими? В смысле если бы рядом не было других людей, разумеется. Неужели ты не захотел бы… – Она замялась, пытаясь выяснить в первую очередь для самой себя, что она имеет в виду. – Неужели ты не захотел бы, чтобы мы узнали, какие мы?

– Право, не знаю, дорогая моя Антония. – По голосу она поняла, что он на грани тревоги. – В любом случае эта гипотеза абсурдна. Мы знаем друг друга много лет.

– Не думаю, что я знаю о тебе хоть что-нибудь.

Он снова кашлянул.

– Знать практически нечего. – И он жестом, показывающим, что все доводы исчерпаны, допил херес. – Так или иначе, члены одной семьи, видишь ли, не занимаются изучением друг друга. Они стремятся покорять новые территории. Можно, конечно, посвятить себя и внутрисемейным исследованиям, но не думаю, что такой ум, как у тебя, можно применить к исследовательской работе. Пойдем ужинать? На стол подали еще до того, как ты спустилась.

– Прошу меня простить! – Она в отчаянии взглянула на часы. – Я подвела на них стрелки некоторое время назад. Они не останавливаются, просто идут не с той скоростью. Надо было тебе меня предупредить.

Он забрал у нее бокал и вместе со своим аккуратно поставил на поднос, сказав:

– Ничего страшного. Ужин холодный.

И его голос, подумала она, точно такой же, как ужин.

При свете шести свечей они съели холодный язык; примулы в вазе она вспомнила, а их лица с резкими тенями свечей – нет, и эта неточность воображения лежала наискосок у нее в голове, мешая полностью сосредоточить внимание на настоящем, а тем временем он заполнял несколько удивительных пробелов в ее ясности, моментов, когда она могла запомнить, заметить или предвидеть, загроможденной панорамой слов, произносимых машинально и бездумно, разложенных, как знакомые предметы в привычном беспорядке на туалетном столе. Итак, язык они съели, но во время паузы, пока им меняли тарелки, она присмотрелась к нему – он имел вид безразличного портрета, неизменного и непроницаемого, – и решила предпринять еще одну попытку пробиться сквозь частокол дочерних банальностей…

– Чем, по-твоему, мне следует заниматься?

Не доверяя порывам любого рода, он ответил просто:

– Я тебя не понимаю.

– В таком случае какая я, на твой взгляд? Какой ты меня видишь?

– Тебе надлежит помнить, что я не знаком с достаточным количеством девушек твоих лет – в сущности, не знаком ни с одной. Следовательно, у меня нет критериев для сравнения.

– А тебе они необходимы? Разве нельзя просто рассмотреть меня – и сказать мне?