Моя мать прокляла мое имя - Анамели Сальгадо Рейес
Только не Фелиситас.
– Нет.
– А я бы испугалась?
Скорее всего, нет.
– Скорее всего, нет.
Ангустиас встряхивает головой, словно это поможет ей как-то упорядочить мысли.
– Почему ты мне не сказала?
– Я говорила.
– О бабушке.
Ольвидо с любопытством прислушивается.
– И ты бы мне поверила? – спрашивает Фелиситас.
– Да. Нет, – признается Ангустиас, заметив ее недоверчивый взгляд. – В конце концов поверила бы.
Фелиситас опускает глаза на сплетенные пальцы:
– Ты думаешь, со мной что-то не так?
– Нет, – искренне отвечает Ангустиас.
Фелиситас качает головой:
– Я так и знала.
Знала что?
– Что?
Размазывая по полу машины грязь, прилипшую к ногам, Фелиситас разворачивается к матери:
– Ты никогда ни о чем не беспокоишься. И никогда не беспокоишься обо мне.
Ангустиас хмурится:
– Это самое несправедливое утверждение, которое я когда-либо слышала.
– Но со мной же явно что-то не так, – настаивает Фелиситас. – Я ненормальная.
Ангустиас усмехается:
– Фелиситас, с каждым бывает что-то не так, и ты на самом деле совершенно нормальная.
– Неужели? А с тобой что не так?
– Ничего. Со мной все в полном порядке.
Разочарованная Фелиситас откидывается на спинку сиденья и бросает косой взгляд назад. Ольвидо приподнимает брови: что?
– Она что-то говорит? – интересуется Ангустиас, проследив за взглядом дочери.
– Нет, сидит тихо.
– Не говорите обо мне так, будто меня здесь нет, – недовольно произносит Ольвидо.
– Теперь заговорила.
– Что сказала?
– Чтобы мы не говорили о ней так, будто ее здесь нет.
– Извини! – кричит Ангустиас в сторону заднего сиденья. – Разве ей не положено… Извини. Разве тебе не положено быть на небесах или где там еще?
– Я мертвая, а не глухая, – недовольно замечает Ольвидо.
– Она не глухая, – повторяет за бабушкой Фелиситас. – И ей ты не можешь испортить слух, а вот мне определенно можешь.
Ангустиас опять извиняется, на этот раз тише, и вновь задает вопрос:
– Ну так почему ты здесь?..
– Я не делаю вид, что тебя здесь нет. Я просто отвечаю на вопрос, – предупреждает Фелиситас Ольвидо и снова поворачивается к матери: – Она не может попасть в иной мир. И не знает почему.
– А ты знаешь?
Фелиситас фыркает:
– Если бы я знала, то давным-давно ее бы туда отправила.
– Фелиситас, не разговаривай с бабушкой таким тоном, – одергивает ее Ангустиас.
Все в порядке. Ольвидо уже привыкла.
– Ты сама с ней таким тоном разговаривала, – замечает Фелиситас.
Ангустиас открывает и закрывает рот.
– Я… – начинает она и замолкает. Потом оборачивается назад и спрашивает: – Ты видишь свет?
– Нет, – быстро говорит Фелиситас, прежде чем Ольвидо успевает ответить. – Не видит.
– А ты хочешь его увидеть?
– Еще бы! – восклицает Фелиситас. – Она просто мечтает поскорее отсюда свалить.
Ангустиас приподнимает бровь:
– Интересно – почему. Мы можем тебе помочь?
– Нет, не можем. А теперь, – говорит Фелиситас, показывая на свой рот, – я замолкаю, потому что меня совсем не тянет разговаривать. Вы хотите что-то сказать друг другу, прежде чем я замолчу? Ничего? Ничего. Я так и думала.
Ольвидо понимает, что должна что-то сказать, пока не стало слишком поздно. Они все должны что-то сказать. Ураган может разорвать машину на части, их тела ударятся о дерево, о камни, упадут в реку. Ольвидо умерла, ни перед кем не извинившись, теперь Фелиситас и Ангустиас тоже могут так умереть. Каждая из них неспроста носит материнскую фамилию. Они связаны неразрывно, они словно один человек, всегда повторяющий одни и те же ошибки.
Глава 62
Фелиситас
Фелиситас Оливарес очень хочется поговорить с Богом. Конечно, это желание возникает у многих, но мало кто испытывал такую же острую необходимость. Прошло несколько часов, а ливень и ветер даже не думают стихать. Похоже, это Всемирный потоп. Бог явно наказывает их.
– Так, значит, Бог всех убил? Он совершил убийство? – спросила как-то раз Фелиситас у Ольвидо во время одного из уроков зельеварения и ударила ножом по разделочной доске, разрезав морковку на две неравные половинки.
– Ну нет, – ответила Ольвидо. – Люди вели себя плохо, поэтому погибли. Если бы они были хорошими, как Ной, они бы выжили.
– Ты хочешь сказать, он бы не стал их убивать?
Ольвидо вздохнула, помешала куриный бульон.
– Да, – согласилась она, ощущая свое поражение. – Он бы не стал их убивать.
Кого именно ты сейчас наказываешь? – хочет спросить у Бога Фелиситас. Бабушку за то, что когда-то пыталась разлучить Фелиситас с мамой, за то, что совершила una cosa del diablo? Нет. Ольвидо мертва. Она уже понесла самое страшное наказание.
А может, он наказывает Ангустиас за ее жестокость, за то, что она хотела увезти Фелиситас и разрушить ее счастье? Нет. Бог сам был отцом. Он, вероятно, на стороне Ангустиас. Хотя сыном его тоже считают, так что он должен понимать Фелиситас. А еще он дух. На самом деле он может быть на чьей угодно стороне.
Или…
Нет. Бог определенно не на стороне Фелиситас. Никто никогда не бывает на ее стороне. Скорее всего, он наказывает именно ее за то, что она una cosa del diablo, результат плохого поступка ее мамы, за то, что разрушила мамину жизнь, как и предсказывала Ольвидо.
Машину трясет – она отчаянно пытается противостоять порывам ветра и Божьему гневу. Фелиситас на мгновение встречается взглядом с Ольвидо. Вспышка молнии освещает морщины между бровями бабушки. У Фелиситас не осталось никаких сил, чтобы озвучивать свои мысли и чувства – гром делает это за нее.
– Она спит? – спрашивает Ольвидо.
– Ты спишь? – повторяет Фелиситас, но Ангустиас молчит.
– Прости меня, – говорит Ольвидо. Она произносит эту фразу примерно каждые пятнадцать минут, но на сей раз не ограничивается ею и продолжает. – Мне правда очень жаль. Может быть, став матерью, ты поймешь, что я сделала, что я пыталась сделать, а может, и нет. Надеюсь, что нет. У нас такие разные жизни. И матери разные. Ты не видишь мир таким, каким вижу его я, и потому не совершишь моих ошибок. Но свои ошибки ты будешь совершать. Это я тебе гарантирую.
Фелиситас закрывает глаза. Несправедливо, что только мама может спать и не замечать, что происходит вокруг.
– Ты меня ненавидишь? – спрашивает Ольвидо.
Вопрос повисает в горячем воздухе на несколько секунд.
– Нет, – наконец произносит Фелиситас и открывает глаза. Она жалеет, что ответила честно, но ложь изматывает, а ее сердце и так уже слишком устало. – Но я злюсь на тебя. Оставь меня в покое.
Ольвидо не подчиняется.
– А раньше ты меня ненавидела? До того, как узнала, что я сделала?
Фелиситас надеется, что
