Общество самоубийц - Рэйчел Хэн

Он встал и принес с носа яхты тот самый пакет, которым обзавелся на уличном рынке.

— Ой, спасибо, но сегодня же твой день рождения, а не мой, — пробормотала Лия, принимая пакет и пытаясь нащупать, что в нем. Там было что-то маленькое сложной формы — вроде у него есть хвост, лапы, длинная шея… — Не может быть! — она разорвала упаковку.

— За все дни рождения, что я пропустил, — улыбнулся Кайто.

Это был плезиозавр, морской динозавр. Плезиозавры водились в морях в мезозойскую эру, а потом вымерли то ли из-за метеорита, то ли из-за обледенения. Вроде бы в длину они достигали почти восьми метров — это как два обычных автомобиля. Настоящие гиганты моря, вроде маленьких китов. Но плезиозавры, как и киты, были довольно мирными созданиями — судя по всему, они ели только водоросли и мелкую рыбешку.

Лия положила динозавра на колени. Глаза жгло; она прикусила губу, чтобы не расплакаться.

— Спасибо, — выдавила она.

— Нет, тебе спасибо, — голос отца внезапно прозвучал очень устало.

Год, может, меньше.

Она вспомнила про мать Аньи, про то, как та лежит в холодной влажной комнате и тело ее пощелкивает и жужжит, хотя душа давно ушла.

И осознала, что отец действительно умирает. Что он вернулся и связался с Обществом вовсе не ради того, чтобы умереть, — он умрет и так. Наконец Лия поняла, что он искал на самом деле.

На яхте они провели весь день. Но небо все же начало багроветь, и отец спросил, не пора ли возвращаться. Лия медленно и неохотно кивнула.

Кайто стал разворачивать яхту, и оба они замолчали. Лия все еще держала динозавра в руках, сжимая его так сильно, что на ладонях отпечатался узор его чешуи. Она осторожно поставила игрушку на скамейку рядом с собой. «Дай мне силы», — сказала она себе.

Только какая же сила ей нужна? Для чего? Лия повернула лицо навстречу ветру и вспомнила, как отец в самом конце держал Сэмюэла за руки. Как мать в последний раз смотрела на нее, словно впитывая ее образ, прежде чем закрыть глаза навсегда.

Солнце висело на горизонте низким оранжевым шаром, окрашивая светлую гальку на берегу в пламенно-красный цвет. Когда они подошли поближе к берегу, Лия увидела, что и сияющие вдали очертания города на фоне неба тоже будто охвачены пламенем. Целый город света.

Кайто подвел яхту к пристани. Он выбрался первым, потом помог сойти ей. Лия не замечала, как волны качали яхту, но теперь, когда она ступила на твердую землю, мир вокруг нее поплыл.

Отец протянул ей ключ.

— Спасибо, — он погладил белый корпус яхты, потом повернулся к Лии: — И тебе спасибо за чудесный день. Все было идеально.

— Мы не едем в Токио, — произнесла Лия негромко. — Так ведь?

Отец посмотрел на нее. Лия видела, что он пытается найти нужные слова.

— Ничего страшного, — сказала она. Динозавра она держала в правой руке, ухватив за хвост. — Я должна была догадаться.

— Не хотелось бы снова тебя подвести, — отозвался отец.

Лия сглотнула и уставилась себе под ноги.

— Таблетка у тебя есть? — спросила она.

Она знала, что есть. Мануэль неделю назад сказал ей, что последнюю полученную партию уже всю распределили. Каждый, кто хотел, получил свою таблетку.

Кайто кивнул. Он полез в задний карман джинсов и достал бумажник. Кожа бумажника была мягкая и потертая, и Лия разглядела на плоском черном квадрате слабую выпуклость от чего-то маленького.

Отец вытряхнул таблетку себе на ладонь. Она была овальная, кремового цвета, в мелкую коричневую крапинку, и в загрубевшей руке казалась брошенным яйцом крошечной птички.

Отец задумчиво посмотрел на таблетку.

— Она у меня уже давно. Я ждал.

— Чего ждал? — спросила Лия.

Но она знала ответ еще до того, как задала вопрос. Нижняя губа у нее задрожала. Чтобы успокоиться, она подумала про мать Аньи, про Эмброуза и про Сэмюэла. И крепко сжала игрушечного динозавра.

Кайто молча смотрел на нее. Лия вглядывалась в морщины на его лице. В них она видела все эмоции, которые это лицо успело отразить на протяжении жизни — все улыбки, все нахмуренные прищуры, все вздохи. Видела, как они теснились, силясь уместиться на каждом кусочке кожи, как следы их мимолетного существования изрезали, скрутили и смяли лицо любимого человека, не оставив на нем ни миллиметра свободного места. Лия ощутила, как мир, что отец успел повидать, переполняет его, как отец насытился этим миром, как устал. Наконец Лия осознала, что с ней это никак не связано и никогда не было связано. Кайто сделал свой выбор, а она сделает свой.

Паузу в их разговоре заполнил шум волн, разбивающихся о берег.

— Ты ждал меня, — сказала Лия. Теперь ее голос звучал уверенно и был полон нежности.

Они медленно шагали по дощатому настилу. Таблетку Кайто проглотил еще в гавани, там, где покачивались на воде лодки и яхты, и больше на эту тему они не говорили. Они неторопливо шли, а отец рассказывал Лии свою историю.

Он рассказал ей о детстве — о скрипучих деревянных ступенях в узком маленьком домике, где жили дед с бабушкой, о рисовых шариках с рыбной стружкой, которые умела готовить только бабушка, о том, как однажды отец заставил маленького Кайто стоять на коленях на палочках для еды перед входом в дом, потому что поймал его на лжи.

Он рассказал ей, как в юности пытался вырваться из этого окружения и добился своего только благодаря Уджу, ее матери, которая была амбициозной и сильной, и в ней было все то, чего не было в нем самом. Как сначала, до всего, у них все шло прекрасно. До чего именно, отец не объяснил, но Лия и так поняла — до Сэмюэла и до нее, до того, как мир заставил их с Уджу выбирать, на какой они стороне: традиционные блюда или «Нутрипак», джаз или фоновая музыка, жизнелюбие или антисанкционность. Рассказал, как постепенно все пошло прахом, как их жизнь рассыпалась на кусочки.

Он рассказал ей, как сбежал. Утаил даже от Уджу, что это Лия пыталась отключить систему жизнеобеспечения, и использовал происшествие в больнице как повод скрыться, поскольку много лет вынашивал идею побега, но никак не мог решиться. Рассказал, что никакого толку из этого не вышло, что вдали от семьи мучившие его проблемы никуда не исчезли. Рассказал, как однажды увидел фотографию Уджу с другим мужчиной и осознал, что у его семьи теперь своя жизнь.

Он рассказал ей об одиночестве, об отчаянии. И о чистой,